«Игры престолов» средневековой Руси и Западной Европы. Дмитрий Боровков

с точкой зрения А. А. Шахматова, согласно которой тексты русско-византийских договоров X в. были введены в летописную традицию на этапе формирования ПВЛ, и с предположением С. М. Каштанова, согласно которому они появились на Руси в начале XII в., с приездом в Киев из Византии митрополита Никифора (1104–1121)[42]. Таким образом, упоминание Переяславля в тексте договоров могло появиться в промежутке между 1105 и 1116 гг., когда игумен Выдубицкого монастыря Сильвестр закончил работу над текстом ПВЛ, «написа книгы си Летописец»[43].

      Опираясь на поднепровскую территорию на юге (которую обычно называют «Русской землей» в «узком смысле») и Новгород на севере, варяжские правители строили систему взаимоотношений со своими «пактиотами» – славянскими племенными сообществами. О том, что эти отношения были отнюдь не безоблачными из-за амбиций обеих сторон, свидетельствуют два упомянутых в ПВЛ под 913 и 945 гг. столкновения киевского князя Игоря с древлянами (последнее из которых стоило ему жизни). Его вдова Ольга после расправы с князем Малом поставила Древлянскую землю в более сильную экономическую зависимость от Киева. Следующий кризис древнерусской государственности в начале 970-х гг. спровоцировали балканские походы Святослава (которого один из летописцев устами киевлян упрекал в том, что князь «искал» чужих земель, оставив свою), и династический конфликт Святославичей. Победителю в этой междоусобной войне Владимиру в первой половине 980-х гг. пришлось вновь подчинять не только вятичей, на которых возложил дань Святослав, но и радимичей, по свидетельству ПВЛ, плативших дань в начале X в. Олегу.

      Считается, что изначально Владимир Святославич пытался сплотить откалывающиеся племенные союзы на базе язычества, для чего и устроил в Киеве пантеон. Если логически связать с этим летописным сюжетом свидетельства о походах на вятичей и радимичей, то получится, что это мероприятие отнюдь не способствовало консолидации славянских племен вокруг киевского князя. Впрочем, существует и другая точка зрения, согласно которой Владимир не устраивал никаких религиозных преобразований, а просто перенес языческое капище на новое место[44]. Однако «реформа» языческого пантеона, вероятно, все же произошла, так как, согласно наблюдениям Б. А. Рыбакова и В. Н. Топорова, собственно славянскими божествами здесь были только Перун и Мокошь, тогда как Хорс и Симаргл являлись иранскими культами, а славянские имена Даждьбога и Стрибога оказались кальками соответствующих иранских названий[45]. Иначе говоря, языческий пантеон Владимира носил «межконфессиональный» характер, но главное место в нем отводилось славянскому божеству Перуну, культ которого Е. В. Аничков охарактеризовал как «княжеско-дружинный», противопоставленный «торговому культу» Волоса[46]. Что касается древнерусских летописцев, то их волновал не социально-политический, а идеологический аспект «реформы». Они стремились показать не столько кризис киевской гегемонии в племенных общностях восточных славян, сколько кризис славянского

42

Каштанов С. М. К вопросу о происхождении текста русско-византийских договоров X в. в составе Повести временных лет // Восточная Европа в древности и Средневековье. Политическая структура Древнерусского государства. VIII чтения памяти В. Т. Пашуто. М., 1996. С. 40–42.

43

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 286.

44

Рапов О. М. Русская церковь… С. 195–196.

45

Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М., 1987. С. 415–422; Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. 1. Первый век христианства на Руси. М., 1995. С. 512–530.

46

Аничков Е. В. Язычество Древней Руси. [2-е изд.] М., 2003. С. 311–312.