Холодный свет луны. Владимир Селянинов

местам ночью. Лежи себе, полёживай. Отдыхай после погрузки в вагон металлолома. Грыжи поглаживай… Мечтай о земле под боком – теплой, доброжелательной. Конечно же, во Франции песок на побережье Атлантики и правда, оказался много теплее. Кустарник по берегу густой, а ночи осенние темные-темные. Хорошо там можно укрыться зверью разному… Да вот беда: видимо, уличные хулиганы находили меня и в темноте. И каким же радостным смехом они заливались через мегафон! Отдохнувшие за день; и единой грыжи ни у одного из них.

      Разное вспоминается старому человеку в ночи, если отмирающая ветка о стену твоего дома скребет… Этой ночью вспоминается и магазин, где я приценивался к дешёвой белой одежде. Это для отъезда в Индию – страну… ну, совершенно нейтральную. Человек всегда надеется. А молодой – в особенности. Сколько лет прошло… А для меня как вчера было.

      По комнате походил, на кухне постоял, а руки – сзади. Ссутулился, места для себя в доме найти мне трудно. От бессонницы такое бывает…

      Огонёк в камине вспыхнул, жалобный вой собачонки ветер донёс. Какой сон, если припомнился мне молодой стажёр-чекист с Лубянки? Не мучился он, чтоб шестое чувство в себе родить, а свою задачу понимал просто: зубами скрипеть, взгляды бросать на «выдавленного» западным прогрессивным человечеством. И прямо в московскую контору передового отряда рабочего класса. «Это же какой праздник сердца для тоскующего о спецпайке повышенной калорийности! – злословлю я защитника завоеваний Октября. – Не признаётся молодой в грехе наблюдать унижение, а о преданности идее станет говорить. И для гордыни ему тогда было: сколько «кина» накрутили про то, как ловили, изобличали, жало вырывали у «отщепенца». Можно не только фельетон, но и книжку написать, – о литературных трудах, обо мне припомнил, – а то бери и выше – подготовить материал для оперы-балета, – неучтив я и много лет с пустя к любителям «высокого искусства». – Хорошо бы там смотрелся стажёр, но за заслуги особенные произведенный в генералы. Генерал на сцене кренделя выделывает, преступник только и может, что пританцовывать – килой он отягощён, ноги не хотят слушаться. Это ему от исповедующих западные ценности досталось, а то, что одной рукой поддерживает зэковские штаны, – от передового отряда рабочих. Грубым становлюсь, вспоминая давнее. (Утром сожалею о ночных резкостях, понимаю: раздражён был). – Прав был бы мечтающий чекист, народ такие произведения читает, на операх-балетах аплодирует. Не потому, что верит в измену или игру артиста, а воспитал себя в непреодолимом желании смотреться красиво. Так что пританцовывай, мужик: одной рукой грыжу держи, чтоб не вывалилась, другой – зэковские штаны. От некалорийного питания они и упасть могут. Срам увидит народ – у него-то на том месте гладко», – длинным монологом я выразил непочтительность к трудящимся. И о «молодой поросли» передумано немало. С сарказмом, законченные картины я рисовал под звуки осенней непогоды.

      Помню, конвоир водил меня по коридорам и чугунным лестницам Лубянки быстро. Торопил: «Быстрей!» Тяжко