Легион против Империи. Александр Мазин

вином тунике.

      – Ах вот ты где, моя сладенькая! – проворковал он, протягивая лапу к Анастасии. – Такая игривенькая наядушка…

      Не дотянулся. Алексей перехватил потную, унизанную кольцами лапку, и сжал как следует. Лысый взвизгнул.

      – Красный! – позвал Коршунов. – Возьми этого господина и выброси в бассейн. Ему надо умыться.

      Гепид стряхнул с себя трех разномастных баб (та, что постарше – из благородных, те, что помладше – из обслуживающего персонала) и встал. Благородная тетушка с охами и стенаниями повисла на его бедре, но Красный довольно грубо щелкнул ее по лбу, и матрона отвалилась.

      Перемахнув через соседнее ложе, гепид ухватил лысого и вздернул его с ложа.

      Лысый возмущенно заорал.

      Суть вопла сводилась к тому, что негоже всякой черни трогать его, римского всадника, сына благородных родителей и прочее, прочее.

      Орал так зычно, что привлек общее внимание.

      – Красный, друг мой, – так же лениво и даже не очень громко произнес Коршунов. – Если эта блевотина не заткнет пасть, оторви ему яйца. А уж тогда пусть орет в свое удовольствие.

      Лысый услышал. И поверил. Заткнулся на полуслове. К немалому огорчению большинства присутствующих, которые, судя по всему, с удовольствием поглядели бы на экзекуцию.

      Красный вскинул его на плечо и унес.

      – А ты – суров, легат, – с одобрением заметил сенаторский сынок. – Твой человек действительно оскопил бы его?

      – Когда я приказываю – меня слушаются, – ответил Коршунов. – И открою тебе маленький секрет, сиятельный, – слово сиятельный Коршунов произнес с легкой издевкой. До того, как стать римским всадником и легатом, я был вождем десяти тысяч варваров. Именно из них, в основном, и состоит мой легион. Так что если я прикажу моему другу Красному снять с тебя кожу, он сделает это, не задумываясь. – И, заметив, как чуть побледнело холеное личико сенаторского сынка, добавил со смехом: – Но зачем мне это делать? Ведь мы – друзья! – и смачно хлопнул патриция по спине. Так, что у того зубы лязгнули.

      Вернулся Красный. Сунул руки в чашу для омовения, отпихнул ногой матрону, завалился на ложе и сграбастал молоденьких рабынь.

      – А как относится твой друг и наш наместник Геннадий Павел к твоим… привычкам? – поинтересовался хозяин виллы.

      Коршунов хотел сказать, что по сравнению с Геннадием Павлом он просто паинька, но решил, что не стоит портить репутацию Генки.

      – Мы – друзья, – сказал он. – А друзей принимают такими, какие они есть. Со всеми достоинствами и недостатками.

      У сенаторского сынка, видно, было другое мнение, но озвучивать он его не стал.

      – Геннадий Павел – благородный человек, – произнес он с пафосом.

      Коршунов чуть не подавился вином.

      – Почему ты так решил?

      – Разве божественный Гордиан[32] отдал бы свою дочь за другого?

      – Вне всякого сомнения, ты прав! – согласился Коршунов. – Так выпьем же за него!

      – За божественных

32

После смерти отец и сын Гордианы (Первый и Второй) были обожествлены.