Живые отражения: Красная королева. Глеб Леонидович Кащеев

современников, оставалась вечно молодой и пленяла своей красотой даже в шестьдесят лет. Валера отучился в историко-архивном и мог говорить о своей любимой древней Франции часами.

      – Ты же любишь необычные украшения с глубоким смыслом, – произнес он, наконец, показав глазами на мое правое ушко.

      «Ничего ты не понимаешь», – хотела я ответить ему, но вместо этого пригубила облепиховый чай, спрятав улыбку за кружкой. Когда он докопался до меня с вопросами зачем мне такой пирсинг, то не могла же я ему правду сказать. Ответила, что это девять колец назгулов, а веточка, которая в них продета, символизирует то одно, что воедино всех связывает и сковывает. Я была уверена, что Толкиена он не просто зачитал до дыр, но и наверняка даже выучил несколько фраз на эльфийском. Объяснение действительно сработало. Валера проникся моей «тонкой душевной организацией», как он выразился, и добавил, что любит «такие крутые загоны». Короче, ему, наверное, понравилось.

      На самом деле я сделала пирсинг на спор. Через полгода после начала работы подвыпившие на новогоднем корпоративе девицы с ресепшена обозвали меня пай девочкой: дескать, я такая юная, правильная и обязательная, что в моем присутствии им даже матом ругаться неудобно. Да, я трудоголик, потому что ничего другого в моей жизни нет, действительно не люблю незавершенные дела, а моя гиперответственность не позволит мне лечь спать, пока я не сделала то, что обещала, но такое заявление все равно меня задело. Бросила им, что они меня еще плохо знают, и на следующее утро пошла и приколола к правому уху это украшение.

      Никакого смысла в этом числе не было. Когда мастер спросила, сколько дырок будем делать, на ее столе лежало именно девять колечек. Гулять – так гулять. У меня на шее висел кулончик в виде серебряной веточки, загибающейся как раз точно по контуру уха. Чтобы пирсинг выглядел не слишком по-панковски и имел какой-то свой стиль, я попросила пропустить в отверстия ветку, так, чтобы ее нельзя было вытащить, не разорвав сами колечки. Когда я заявилась на работу после январских каникул, Николай Петрович неодобрительно покачал головой, заметив на еще красном и немного опухшем ухе это безобразие, но так ничего и не сказал.

      У серпентария же это вызвало настоящий шок. Я надеялась, что они оценят оригинальное решение, а они поражались смелости и тому, что: «это же так больно».

      Какая же это боль? Девять уколов иглой и всего сутки ухо ныло и дергало. Боль это совсем другое: когда ты никогда в жизни так и не узнаешь как сильные руки отца могут обнимать и подбрасывать тебя под потолок, как пахнет его улыбка и каким оттенком светятся его любящие глаза, когда он смотрит на тебя. Боль, это когда в двенадцать лет ты понимаешь, что мать считает тебя лишним и досадным недоразумением, потому что ты вечно мешаешь им с отчимом, и стремится как можно быстрее выпихнуть тебя из дома, но, одновременно с этим, проклинает, когда ты собираешь чемоданы в столицу, потому что тем самым ты лишаешь ее бесплатной прислуги. Боль, это когда ты мечтаешь