Всё нормально. Сергей Гречишкин

на полном попечении бабушки. Она кормила меня и покупала мне одежду, проверяла у меня уроки и организовывала мои субботние встречи с отцом. Для Алёши она не делала ничего. Когда брат появился на свет, она твёрдо заявила, что ей хватает и одного ребёнка, а второго пусть мама растит сама. С тех пор так и повелось: Алёша был мамин, а я – бабушкин. Мы жили в основном на бабушкину пенсию, её доход от частных уроков английского и алименты, которые она получала на меня. (То, что эти алименты выплачивал не мой отец моей матери, а мой дед по отцовской линии моей бабушке по материнской линии, тоже казалось нормальным.)

      Black and White

      Таким образом, у меня было сразу два папы – Серёжа и Толя. Вредные родственники любили задавать каверзный вопрос: кого я люблю больше – «папу Серёжу» или «папу Толю»? Я рано сообразил, что такие разговоры надо пресекать на корню, отвечая: «Одинаково». И, честно говоря, это соответствовало действительности.

* * *

      Наша новая квартира была расположена на улице Каляева, до революции Захарьевской, названной так из-за бывшей знаменитой церкви Св. Захарии и Елисаветы. В 1923 году советское правительство переименовало её в честь Ивана Каляева – террориста, убившего самодельной бомбой одного из сыновей царя Александра II. У новой власти были свои пристрастия в области топонимики.

      После того как большевики снесли эту церковь, архитектурной доминантой нашего района стал Большой Дом – так полушёпотом называли Ленинградское управление КГБ. Это было огромное уродливое здание в духе конструктивизма начала 1930-х: агрессивно прямоугольное, с канареечно-жёлтым фасадом, обрамлённым по периметру красновато-коричневым кирпичом. Его высокие окна, расчерченные узкими вертикальными рамами, вызывали неизбежную ассоциацию с тюремными решётками. Поговаривали, что под его шестью надземными этажами есть ещё столько же подземных – с застенками. Также в народе ходила горькая шутка, что это самый высокий дом в Ленинграде, потому что из его окон видно Магадан. В диссидентских кругах словосочетание «улица Каляева» вызывало нервную судорогу.

      Мы с братом, проходя мимо, не раз наблюдали, как к воротам Большого Дома подъезжают машины с железными прутьями на окнах. Но, конечно, мы не могли знать, что по коридорам этого здания в то же самое время вышагивал походкой матроса на шаткой палубе Владимир Путин, будущий президент, а тогда – подающий надежды боец невидимого фронта.

      Дом, в котором жили мы, был трёхэтажным, с толстыми кирпичными стенами и почти что пятиметровыми потолками. Построенный в 1812 году специально для церковной богадельни, он, в отличие от многих других петербургских зданий своей эпохи, имел чисто функциональное назначение и не блистал архитектурным изяществом. Но меня это не смущало. Главное, что в доме был просторный двор с детской площадкой, десятком высоких деревьев, а также занятным сооружением, напоминавшим гигантскую собачью конуру – вентиляционной шахтой метро, из которой каждые несколько минут, когда под землёй проходил поезд