Бейкер-стрит на Петроградской. Игорь Масленников

и доказывали преимущества оного перед иными методами.

      Львиную долю учебного времени отнимали занятия по так называемой специальности: своим опытом работы в партийной печати делились мастера советского газетного дела, доценты П. Хавин, А. Бережной и Б. Вяземский.

      Самым ярким впечатлением от университетской учебы стали для меня студенческие стройки.

      В шесть часов день за днем

      Слышен возглас: «Подъем!»

      Вьется низкий, белесый туман.

      И студенты идут

      В наступленье на грунт

      По росистой траве в котлован…

      Это была песня, написанная нашим же студийцем из Дворца пионеров, Юрой Голубенским – первокурсником-юристом. То, что мы делали, наверняка никому не было нужно – да нам-то что было за дело, мы были молоды, веселы и на этих стройках чувствовали себя куда свободнее, нежели на лекциях о теории и практике партийной печати. В районе Лодейного Поля под надзором местных прорабов мы строили какие-то малюсенькие электростанции на крошечных речушках…

      Через несколько лет Медведковская ГЭС, которую мы тогда строили, поросла бурьяном: речка течет, трава растет – все пришло к тому, чем и было до нашего пришествия, только ряжи остались стоять.

      Моей «общественной нагрузкой» была стенная газета «Филолог», про которую говорили: «Растянулася газета от клозета до клозета». Действительно, длина ее была не менее пятнадцати метров, выпускали мы ее каждую неделю. И всякий раз, когда ее разворачивали, толпы студентов обступали наш настенный орган.

      Вооруженный кистями и гуашью, я без устали рисовал карикатуры, а Феликс делал к ним стихотворные подписи. Газету мы выпускали ко всевозможным событиям на факультете. А поскольку событиями этими были в основном комсомольские собрания и происходили они довольно часто, у нас с другом Нафтульевым периодически случались творческие кризисы. В один из таких моментов, получив общественное задание из комитета комсомола – заклеймить двоечницу N, мы с Феликсом тупо посмотрели друг на друга.

      – Кого ты еще не рисовал? – спросил Феликс.

      – Слона… – наобум ляпнул я. – А смысл?

      – Как-нибудь…

      И пока я на листе ватмана рисовал слона, подступающего к злосчастной студентке, Феликс творил:

      Путь к знаньям ей застил заслон —

      Не лень, не дурь, а целый слон.

      В университете я дружил с Глебом Горышиным, будущим писателем.

      Отец Глеба был начальником треста «Ленлес» и настоящим русским великаном. Эта особенность конституции передалась Глебу по наследству. А еще передалась страсть к охоте, что отразилось в его творчестве – все рассказы Глеба так или иначе связаны с жизнью Приладожья.

      В доме Горышиных всегда была лосятина или медвежатина. А под кроватью стройными рядами покоились бутыли древесного спирта – «табуретовки».

      – У тебя трешка есть? – спрашивает Глеб.

      – Найдется, – отвечаю я.

      – Это