Face-to-face. Серия СИНИЙ ОЛЕНЬ. Книга вторая. Галина Тер-Микаэлян

Муромцевой шутки плохи.

      Лишь около семи вечера ей удалось вернуться к себе в кабинет и сесть за стол, на котором с утра так и остались лежать листки, испещренные символами и буквами. Бессонная ночь и напряжение дня давали о себе знать мучительным покалыванием в висках, Ада Эрнестовна с досадой думала:

      «Ох, голова моя – опять разболелась, черт знает что! Придется идти домой – уже ничего не соображаю, и анальгин в аптечке кончился. Ничего, дома выпью анальгин, полежу, потом опять за работу. Хотя… дома тоже, кажется, нет анальгина, – она немедленно размякла от жалости к самой себе: – Очень плохо быть одной на старости лет – воды никто не подаст, за анальгином в аптеку не сбегает. Буду умирать, и „Скорую“ некому будет вызвать. Хотя… Ганс говорит, что не надо думать о плохом, и тогда оно не придет. И еще он говорит, что старость – такая же нормальная вещь, как и молодость, но ей положено больше счастья, потому что меньше остается времени. Почему я стала так часто вспоминать Ганса и его слова? А „Скорая“, если честно, мне ни к чему – от врачей никогда никакой помощи дождешься, они только нервы умеют трепать. И хорошо, что некого послать в аптеку за анальгином – Ганс говорит, что анальгин разрушает печень. Опять Ганс! Но он прав – в молодости еще можно было травить себя лекарствами, а теперь уже пора лечиться естественными методами. Ганс показывал, как надо делать»

      Сильно нажав двумя указательными пальцами на виски, она откинулась назад и расслабилась, представив себе, что парит в невесомости. Через пару минут подбиравшаяся изнутри головная боль начала постепенно уходить. Еще успела промелькнуть мыслишка, что хорошо было бы перед уходом домой вскипятить воды и выпить крепкого чаю, а потом веки ее сомкнулись, голова опустилась на грудь, и она уснула, слегка посвистывая носом – в последнее время на работе с ней это случалось довольно часто.

      …Ей привиделось, что они с Петей опять маленькие и играют в снежки с двоюродными братьями. Тетя Надя и отец стоят неподалеку, наблюдая за возящимися в снегу детьми, а потом к ним подходит коллега Эрнеста Александровича, профессор Бреднев, показывает газету, которую держит в руках, и все трое начинают что-то оживленно обсуждать.

      Вовка, старший сын тети Нади, которому уже почти двенадцать, пользуясь тем, что взрослые заняты разговорами, запихивает восьмилетнему Пете за шиворот снег. Ада бежит к старшим, чтобы пожаловаться, и слышит, как Бреднев говорит:

      «Картина болезни лично мне совершенно ясна, последний бюллетень не оставляет сомнений – syphilis tertiaria с деструктивным поражением нервной системы, и пресловутая отравленная пуля Фани Каплан тут совершенно ни при чем»

      «Думаю, вы правы, – соглашается отец, – и осталось ему дней семь-десять, не больше»

      «Я только одного не пойму, – глубже засовывая руки в меховую муфточку, говорит тетя Надя, – Россия от всех этих перемен выиграет или проиграет? Кто займет его место?»

      «Что можно сейчас знать, дорогая Надежда Александровна? –