Не доставайся никому!. Галина Романова

то было. – Лежишь синяя уже вся. В луже крови. Халатик задрался, коленки острые. Ребенок еще совсем.

      – Мне двадцать пять.

      – Старая! – хихикнул он тонко. – Мне-то уже за шестьдесят, дочка. Ты для меня ребенок. Пожалел я тебя. Сначала, правда, не было таких мыслей, честно говорю, раз ты просишь. Огляделся, заметил открытую дверь, сунулся туда. Шмонать не стал, шарфик один взял. А у него запах…

      – Какой?

      – Сладкий. У сестры моей был пацанчик, мне довелось с ним немного понянчиться. Он так же вот пах сладко. Игривый был, как котенок… Потом я сел, а они в половодку погибли, через реку лодкой перебирались и потонули… Так вот… Пожалел я тебя, дочка.

      – Понятно.

      Она почему-то ему верила. Хоть Сашка и просил выбросить всю дурь из головы и держаться от этого уголовника подальше, она верила ему, как ни странно. И еще жалела из-за старости его бесприютной и бездомности обреченной. И вообще, он жизнь ей спас, и она ему теперь хоть чем-то да обязана отплатить.

      – Вы понимали, что на вас могут повесить всех собак? – вспомнила она Сашкино изречение.

      – Не дурак, – кивнул Аристов.

      – И все равно поволокли меня вниз по лестнице?

      – А что было делать? Больничку вызвал, мусарню тоже. А они ехали двадцать минут. А ты околеваешь на ступеньках-то. Накинул я на тебя твою шубу, тоже с вешалки снял, укутал да потащил. Думаю, совсем время упустят, паскуды. Прости…

      – И что теперь?

      Этим вопросом Сашка выносил ей мозг предыдущих два дня. Просто нервы все измотал, желая знать, как она поступит. А она типа знала!

      – А что теперь? – Аристов пожал плечами, снова надвинул на лысину беретку. – Сейчас сдам тебя твоему мусорку и пойду.

      – Куда?

      – Куда-нибудь.

      – Снова воровать? Больше-то вы ничего не умеете, – зло фыркнула Алиса.

      Решения никакого не находилось, хоть лопни, не знала она, как и чем выразить ему свою признательность. Деньги предложить можно, но пошло как-то, да и не было у нее денег. Жила в подборочку, как бабуля говаривала.

      – Почему же это не умею? – вдруг вскинулся Аристов с обидой. – Я за столько-то лет ремесел много освоил. И сапожник, и портной, и плотником могу. Только не берут меня нигде. Рожа у меня уголовная. Так вот…

      Тут за дверью зашуршало, задвигалось, и через мгновение в палату ворвалась коллега по работе Тая под руку с Сашкой, увешанным Алисиной одеждой.

      – Приветик, милая! – взвизгнула Тая и полезла к Алисе с поцелуями. – Отлично выглядишь. Ничего тебя не портит, больничный дух пошел даже на пользу, эдакая аристократичная бледность появилась, везет! Вот бы мне так!

      Она трещала, поворачивая Алису то лицом к себе, то спиной, успевая при этом ее причесывать, затягивать волосы резинкой и без конца чмокать в щеки.

      Сашка замер у стены, в одной руке он держал Алисины сапоги, через другую была перекинута ее шуба, в кулаке зажата шапка. Он смотрел на подруг с умилением и молчал.

      – Ну! Чего вытаращились? –