Браслет из города ацтеков. Екатерина Лесина

такое знакомое и такое чужое лицо.

      – Привет, Лиза, – сказал Вась-Вася. – А я к тебе. Пригласишь в гости?

      Она отчаянно замотала головой, но Вась-Вася никогда не слушался. Отодвинув Лиску, он вошел в прихожую и громко, нагло поинтересовался:

      – Есть кто еще дома? Полиция!

      Лиска закрыла глаза. Катастрофа приближалась.

      Она пошла за Вась-Васей, стараясь держаться в его тени, потому что тень была безопасна. А в гостиной Лиска нырнула в угол, отгороженный чайным столиком. Она села на козетку, сложила руки на коленях и представила, будто ее, Лиски, нет в доме.

      Она в другом месте.

      На берегу моря. Волны накатывают на белый песок. Темные камни, облизанные водой, сияют на солнце. Колышутся листья пальм. Играет ветер полыми трубками, которые местные жители развешивают, чтобы отгонять злых духов.

      Папика трубки раздражали.

      – И чего надо? – поинтересовался папик, отставляя стакан с коктейлем.

      – Поговорить, – ответил Вась-Вася. Интересно, что он видит? Вальяжность? Солидность? Или девяносто восемь килограмм рыхлого мясца в оболочке дряблой кожи. – Представьтесь.

      – Михаил Евгеньевич Савростин, – папик глядел на Вась-Васю сверху вниз. Он умел взглядом демонстрировать собственное превосходство и чужое ничтожество. – А вы чьих будете?

      – Ничьих. Это ваша жена?

      – Это моя подружка.

      Лиска вжалась в угол.

      Нету ее здесь. И вообще нету.

      – Замечательно. Здесь недалеко убийство случилось. Убийство… ничего не слышали?

      Папик хмыкнул.

      – Не слышал. Не видел. И ничего не знаю.

      – А вы?

      От взгляда Вась-Васи Лиска оцепенела. Так, наверное, змеи гипнотизируют несчастных кроликов. Плохо-плохо-плохо…

      – И она ничего не видела, не слышала и не знает, – ответил за Лиску папик. Осталось лишь кивнуть, подтверждая. И бросить умоляющий взгляд на Вась-Васю: не выдавай.

      Только когда змеи кроликов щадили?

      – А вот здесь вы ошибаетесь, – произнес Вась-Вася, усаживаясь в кресло. – Именно Елизавета Васильевна Гальдина сообщила о преступлении. В пять часов тридцать две минуты вчерашнего дня. Или правильнее сказать утра?

      Катастрофа случилась. Не дрогнули стены, не обвалилась крыша, не разверзлась земля, поглотив Лиску, – все было хуже.

      – Ты ошибся, мальчик, – папик говорил тихо-тихо.

      – Нет.

      – Лиза…

      Лиска съежилась.

      – Значит, правда. И где это ты, спрашивается, гуляла вчера в пять часов тридцать две минуты? – папик поднялся. – Где гуляла, тварь неблагодарная?

      – Я попросил бы вас.

      – Заткнись.

      Папик наступал, наступал и, добравшись до столика, отшвырнул его, как будто этот столик ничегошеньки не весил. Зазвенело стекло, хрустнуло дерево, а потная папикова рука вцепилась в Лискины волосы.

      – Хвостом крутить вздумала?

      – Н-нет.

      Оправдываться бесполезно, но молчать нельзя. Папик еще сильнее разозлится. И Лиска, решившись, открыла глаза. Какое же у него страшное