Пашня. Альманах. Выпуск 4. Creative Writing School

понуро опустив голову, сидела на кровати, а мама деловито вытирала пыль.

      – Что ты с ней сделала? – спросила я маму.

      – Продала.

      – Много дали? – подала голос молчавшая прежде бабушка.

      – Тысячу. Только не они дали, а я… Чтобы ее унесли. Детям вредно дышать керосином.

      По комнате прошелестел бабушкин подавленный шепот:

      – Много ты понимаешь!

***

      Теперь она умерла, моя бабушка. Старую вешалку вместе с коллекцией керосинок отнесли на помойку, а счастливую брошку с янтарным тюльпаном мне удалось оставить себе.

      Только мне все время кажется, что бабушка дома. Вот позвоню в дверь, и она откроет.

      Александр Васько

      Ладонь

      1999 год. Аравийский залив. Танкер «Нур-аль-Захар».

      Ночная вахта. Очень темно. Луны нет, поэтому погружение в вакуум черноты полное. Хотя, если побыть на мостике минут тридцать, то человек превращается в кошку. Он уже чувствует себя уверенно: не натыкается на всякие препятствия и не спотыкается. Многое становится видимым. Звезды на небе как будто устроили сумасшедший спектакль. Знакомые созвездия раскинулись во все стороны. Большой Пес с выскочкой Сириусом, Орион – четкий и узнаваемый со своим поясом и кинжалом, всяческие дельфины и ковши, ковши. Если смотреть на звезды долго, обязательно увидишь, как проносится метеорит. Временами он чиркает по небу довольно ярко: вдруг встрепенешься и примешься загадывать желание. На тягучей океанской воде от носа судна усами расходятся мерцающие неоновые бело-зеленые волны. Это светится планктон и всякая морская мелочь.

      Иногда ночь наполняют назойливые вопли иранских рыбаков по VHF: «Ship captain, ship captain! Left side, left side!» Или: «Right side, right side!»1 Они орут, чтобы большое судно не наехало на их сети, расставленные повсюду. Эти крики совершенно не волнуют вахтенных. К ним уже настолько привыкли, как будто это какой-нибудь орнамент на стене мечети. Переговоры судов в порту Фуджейра тоже стали реже и глуше, больше не докучают. Через пару часов будет поворот, и судно пойдет Ормузским проливом.

      На мостике второй помощник Василий Саблин и матрос, индус с коротким именем Ваз. Саблин обычно не разговаривает с Вазом, потому что тот из деревни, плохо знает английский и очень пуглив.

      Вдруг у дверей возникло какое-то шевеление и послышалось: «Разрешите?»

      Саблин выглянул за шторы, огораживающие мостик от освещенной штурманской2. Там стоял четвертый механик Никита, он же Клавиш. Его так назвали из-за часто употребляемого, модного в каких-то туманных молодёжных кругах, словечка «клавиш», что означало «приятель», «тип», «кадр». Никита отпустил бороду, но по молодости она была очень редкая и имела цвет пакли. На нем была бело-ржавая дырявая майка и сермяжные шорты.

      – Добрый вечер. Разрешите?

      – Привет, Никита. Не спится?

      – Вот, – произнес Клавиш и показал правый кулак, щедро обмотанный бинтами

1

Капитан судна! Налево! Направо! (англ.)

2

По-английски звучит точнее – chartroom. Потому что в этой части мостика – стол с картой.