Красный рок (сборник). Борис Евсеев

на собственной воловьей шкуре – быстро, ловко.

      – Раза три окуните, да там и бросьте! – поучал откуда-то сверху беспоповец.

      Так и сделали. Подволокли к полынье: окунули – вынули, окунули – вынули, окунули…

      Палящий холод не испугал, взбодрил. Одно было плохо: амбалы, смеясь, стали уходить, а Витя все барахтался в полынье…

      – А с рюкзаком чего? – долетело слабовато до Вити.

      – Дай-ка гляну… Фу! Хичник… Гадкая, негодная птица! Ни в суп ее, ни с картошечкой…

      – Тогда выпускать?

      – А куда ты ее в городе выпустишь? Пускай человеку послужит, пускай пользу принесет, – «елейный» залился смехом. – Оно ведь – на вкус и цвет товарища нет. Авось кому понравится… Трактирчик тут один есть – туда и продадим. Может, кто для увеселения души хичника на углях прижарит… А может, в общую похлебку для вкусу кинут!

      От негодования Витя захлебнулся солоноватой яузской водой и пошел на дно.

      Вслед ему – почти человеческим голосом – запричитал, заплакал пустынный канюк.

      17

      Ходынин о Витиных приключениях узнал быстро, сразу.

      А вот Сима-Симметрия, раздосадованная выходками подхорунжего и потому давно его покинувшая, узнала обо всем только на следующий вечер в рок-кабачке.

      Сима как раз наслаждалась группой «Адренохрон», когда подвалил Олежка Синкопа. Он подозрительно глянул на Симу и засопел. За время краткого, но бурного сожительства с Синкопой Сима его хорошо изучила и, чтобы развеять подозрения лысачка, сразу сказала:

      – Такой гад этот Ходынин.

      – А чего? – насторожился Олежка. – Обыкновенный ламер, слабак.

      – Да в Кремль к нему никак не пробиться.

      – А чего к нему пробиваться?

      – Ну, посмотреть, чем он там дышит.

      – А чего на его дыхание смотреть? Он же чайник, ламер!

      – Ну ты тупило, Олежка. А может, он там, в Кремле, чем-то не тем занимается? Может, он вообще того… Ты слышал, как он тут подпевал по-английски?

      – Лучше сама скажи: ты про Пигуса слыхала?

      – При чем тут Пигус?

      – В Кремле вчера безобразил. Может, как раз по наущению Ходыныча. А может, по чьему-нибудь еще…

      Мысли Олежки вдруг переменились. Он кончил сопеть, на миг, как перед прыжком в воду, задержал дыхание и тут же, ни слова не говоря, кинулся, прихрамывая, в задние комнаты.

      Туда, в задние, постоянных посетителей за отдельную плату пускали охотно: отдохнуть, расслабиться, то, се.

      Но расслабляться Шерстневу было некогда. В задних – для виду обставленных по-конторски – комнатах он вырвал торчавшую из принтера бумагу с каким-то текстом, перевернул ее, сел за стол и без всяких предуведомительных охов-вздохов начал на оборотке писать:

      «Подхорунжий Ходынин (бывший до 1999 года подполковником) дискредитирует власть и место, где служит, а именно: Художественный заповедник «Московский Кремль».

      Три дня назад вышеназванный подполковник (сам себя без спросу разжаловавший в подхорунжие) прилюдно говорил: