Некропена. Ваня Кирпичиков

существо здесь обитало давно. Оно не просто тут располагалось – оно чего-то периодически кричало и декларировало.  Бомж в пьяном угаре иногда вставал, держась за изгородь, и держа Библию, пропагандировал христианские заповеди, моля о прощении у прохожих, рыдая и одновременно ругаясь. Юродствовал. Или лукавил. На следующий день он мог топтать ногой священное писание и визжать о всевластии Корана. Потом мог бормотать о собственной придуманной религии. Даже теории Дарвина нашлось место в его пьяных выступлениях. Он метался возле забора, хватал то Библию, то Коран, то какую-то книгу с формулами и пытался указать прихожанам истину, не совсем понятную даже ему. Затем от алкогольной одури умолкал и падал в грязь, рассыпая возле себя книги-транспаранты. Забытье прекращалось, когда выветривалось спиртное, и бомж вставал и просил милостыню, не обращая внимания на свою библиотеку, порванную и грязную.

      В таком состоянии Борька застал своего будущего слушателя. Ефимкин подошел к бомжу и пытался раскрыть рот, чтобы вымолвить слова знакомства, но гнусное тело, потусторонне посмотрев на Борьку, заставило его замолчать, указав мутными глазами на место возле себя, где стояла какая-то коробка.

      Эта картонка всегда находилась возле бомжа. Он зазывал прохожих к себе и пытался их чем-то озадачить относительно коробки. Произносил первые слова ребуса, но народец быстро убегал от бомженка, и вопросы висли в воздухе, не дождавшись своего слушателя.

      Вот и теперь, завидев Борьку, падший без лишних джентльменских па начал словесную атаку по поводу коробки, положив в нее кусок грязи и закрыв плотно крышкой:

      – Скажи мне, дорогой, есть ли в коробке грязь?

      – Конечно, да,  – уверенно  и удивленно ответил Ефимкин.

      – А докажи это, не открывая коробки! – не унимался бомж.

      – Ну…ну…а куда же она денется?! Она там и все. – сопротивлялся Борька, уже краснея.  – Вот сейчас открою, и она там будет.

      – Когда откроешь – будет, а когда коробка закрыта, будет ли там грязь? – продолжал бомж.

      – Ну…ну…это и так понятно, что будет – ей деваться просто некуда.

      – Все так уверены, но никто не может доказать наличие грязи, не открывая коробки. Так и в жизни – все явное принимается за истину, а кто или что формирует явное? –  резюмировал бомж.

      С этими словами он умолк, вопросительно взглянув на Борьку. Ефимкин пытался что-то возразить, но вышло у него как-то неуверенно. Он потупил свой взор, и его мысли поплыли куда-то в бесформенную бесконечность, цепляясь за какие-то догмы существующего парадоксального мира.  Задача поставила его в тупик, и,  весь взволнованный от открывшейся какой-то истины, Борька улетел в неведомые нереальности, а, вернувшись, загадочно посмотрел на вопрошающего и ощутил его родственной душой и единомышленником.

      Проигнорировав вопрос бомжа, Ефимкин достал из кармана бутылку пива и стаканы. Налив в емкость хмельного, протянул бомжу:

      – Вот. На. Глотни.

      Когда смердящий