Некропена. Ваня Кирпичиков

кой кровавого вина в обнимку и мечтал о чем-то светлом. Но виды ненавистной шахты настолько сковали фантазии Бори, что мечты о радостях жизни почему-то упирались в тусклые потолки и гнетущие стены его комнаты в шахтерском общежитии. Бесцельно блуждая в лабиринтах своих неведомых желаний, Борька заглатывал винцо в свое дряблое, измученное жизнью, тельце и старался думать. Каждый глоток дешевого пойла уносил его в какие-то философские дебри. Мыслишки не изобиловали многогранностью, но он тщательно хранил их, оберегая от пришельцев. Пытаясь размышлять об окружающем, натыкался на шлагбаумы логики и замирал в нелепом состоянии, близком к коматозному. Под вечер, обессилив от бессмысленных умозаключений и хорошо сдобренный алкогольными продуктами, засыпал под громкие рыдания или молитвы соседей.

      Друзья к Борьке заглядывали тогда, когда он, уже измученный портвейном и тягостными раздумьями, мрачно смотрел в их сторону остекленевшими глазами. Обращаясь к нему, они не получали никакого ответа и уходили восвояси, гонимые ненавистным взглядом Борьки. Вскоре Ефимкин лишился друзей. Их заменителем был божественный портвейн и думы обо всем сущем, коим в алкогольном бреду, он посвящал все свое свободное от черной шахты время.

      Блаженное время для фантазий Борьки наступало во время его нахождения в шахтерском автобусе, на котором он ежедневно передвигался на шахту-конуру и обратно. Здесь, среди серой массы мужиков, угрюмо потупивших взоры, на Ефимкина находило вдохновение, и мысли текли как-то по-другому, чем в его комнатенке общаги.

      Борька, обозревая застывшие монументы-саваны шахтеров, наполнялся философскими идеями. Смотря на каждого чернорабочего, Ефимкин представлял их внутренний мирочек. Пытался уловить их мысли, думы, события, произошедшие с ними, с их знакомыми. Он старался угадать их жизненные проблемки, их прошлое и надежды на какое-нибудь будущее. Весь этот жизненный объем-голограмму, крутившийся вокруг каждого из присутствующих в автобусе, Борис условно назвал пузырьком. В эту сферку входили интересики, желаньица, мечты и трагикомедии каждого индивидуума. Его прошлое, его знакомства, союзы с другими людьми, учеба в школе. Каждый был окружен своим личным пространством-пузырьком. Каждый существовал в своей оболочке-вакууме, отчуждаясь от других. Пузырек – это жизнь, пребывание человечка.

      Плотно располагаясь в авто, пузырьки шахтеров соприкасались друг с другом, образуя, по мнению Борьки, жизненную пену. Эта субстанция была однородна и каждый элемент пенки ничем не отличался от другого. Кажущаяся индивидуальность пузырька сглаживалась, событийные жизненные линии упрощались, усреднялись и уравнивались и поэтому пузырьки были одинаковы. Этакая пена заполняла пространство автобуса и мчалась в глубины земли, добывать-копать ненужный уголь. Кто-то выходил из транспорта, и тогда пенка становилась менее плотная. Когда же в авто набивался трудовой люд с блуждающим тяжелым взором, изнуренный своим бесцельным существованием, пена концентрировалась. Она перетекала в автобусе случайным способом. Человеческие пузырьки меняли точки соприкосновения, но общая масса была по-прежнему однообразна и безлика.

      Не меняло ситуацию и присутствие в автобусе человека-пришельца из другого города. Он также представлял собой пузырь и вливался в общую массу пены, поглощаясь ей и растворяясь в ней, не оставляя надежды на зыбкую индивидуальность.

      Весь род человеческий представлял собой пену.

      Борька не отделял людей друг от друга, он мыслил их как единое целое некоего организма. Если кто-то умирал, то на месте пузырька на непродолжительное время образовывался вакуум, затем о человеке-пузырьке быстренько забывали, и воздушная ткань-материя пены смыкалась, ничем не озабоченная и ничуть не расстроенная. Родственная связь пузырьков хоть и присутствовала, но была настолько слаба, что под могуществом пены рассыпалась, быстро разрывалась. Умершие растворялись в небытии, не оставляя следа. Существовала лишь незыблемая пена.

      Борис, находясь в автобусе, представлял возможную гибель шахтеров в забое. Он понимал, что погибшие люди уже не зайдут в автобус и поэтому не будет их пузырьков. Но также знал, что пена стянет края других пузырьков в единое незыблемое полотно и мимолетная, мгновенная неоднородность, возникшая из-за отсутствующих,  аннигилирует. Даже смерть-убыль большого количества людей никак не повлияет на пену. На больших пространствах она все равно останется однородной.

      Память людей о соседствующих пропавших, погибших пузырьках коротка и быстро стирается. Она съедена и подвластна пене. Пенный организм не дает сцепиться накрепко пузырькам, рвет их временные соединения и союзы. Разрушается индивидуальность. Она противоречит самой идее пены. Это ее злейший враг. Пена борется с ней, превращая пузырьки-людей в бесчувственные клетки-атомы. Она непрерывна и жизнестойка. Любая индивидуальность и чувства пузырьков губительны для пенообразования.

      Смысл существования пены заключается в ее наличии, в том, что она есть и все. Неоднородности в виде чувств и стремлений, память и желания пузырьков противоречат пенной инженерии. Задача пены не дать угаснуть пенообразованию. Пузырьки должны плодить себе подобных. Каждая клетка-ячейка-пузырек должна быть одинакова. Тогда и только