Лето Господне. Повести. Иван Шмелев

хочет, так нельзя. Ты дождись своего сроку, когда наверх позовут! – говорит ему строго кучер. – Ишь, птица какая важная!..

      – Все мы птицы небесные, создания Творца! – вскрикивает, крестясь на образ, – и Господь питает нас.

      – Вот это верно, – говорят сразу несколько голосов, – все мы птицы Божьи, чего уж тут считаться!..

      Приглашают за стол и барина. Он садится под образа, к монаху. Ему наливают из бутылки, он потирает руки, выпивает, крякает по-утиному и начинает читать бумажку:

      – Слушайте мое сочинение – стихи, на праздник Рождества Христова!

      Вот настало Рождество,

      Наступило торжество!

      Извещают нас волхвы

      От востока до Москвы!

      Всем очень нравится про волхвов. И монах говорит стишки. И потом опять барин, и кажется мне, что они хотят показать, кто лучше. Их все задорят:

      – А ну-ка, как ты теперь?..

      Наконец вызывают наверх, где будет раздача праздничных.

      Слышу, кричит отец:

      – Ну, парад начинается… подходи!

      Василь-Василич начинает громко вызывать. Первым выходит барин. Доходит наконец и до монаха:

      – Иди уж, садова голова… для-ради такого Праздника! – говорит примирительно Косой и толкает монаха в шею. – Охватывай полтинник.

      – Ааа… то-то и есть. Господь-то на ум навел! – весело говорит монах.

      Получив на праздник, они расходятся. До будущего года.

      Ушло, прошло. А солнце, все то же солнце, смотрит из-за тумана шаром. И те же леса воздушные, в розовом инее поутру. И галочки. И снега, снега…

Обед «для разных»

      Второй день Рождества, и у нас делают обед – «для разных».

      Приказчик Василь-Василич еще в Сочельник справляется, как прикажут насчет «разного обеда»:

      – Летось они маленько пошумели, Подбитый Барин подрался с Полугарихой про Иерусалим… да и Пискуна пришлось снегом оттирать. Вы рассерчали и не велели больше их собирать. Только они все равно придут-с, от них не отделаешься.

      – Дурак приказчик виноват, первый надрызгался! – говорит отец. – Я на второй день всегда у городского головы на обеде, ты с ними за хозяина. Нет уж, как отцом положено. Помру, воля Божия… помни: для Праздника кормить. Из них и знаменитые есть.

      – Вам – да помирать-с! – восклицает Василь-Василич, стреляя косым глазом под потолок. – Кому ж уж тогда и жить-с? Да после вас и знаменитых никого не будет-с!..

      – Славные помирают, а нам и Бог велел. Пушкин вон, какой знаменитый был, памятник ему ставят, подряд вот взяли, места для публики…

      – Один убыток-с.

      – Для чести. Какой знаменитый был, а совсем, говорят, молодой помер. А мы… Так вот, сам сообразишь, как-то. У меня дел по горло. Ледяной Дом в Зоологическом не ладится, оттепель все была… на первый день открытие объявили, публика скандал устроит…

      – В новинку дело-то. Все уже балясины отлили, и кота Ондрюшка отлил, самовар слепили и шары на крышу, Горшки цветочные только на уголки, и топку в лежанке приладить, чтобы светилось,