Декабристы-победители. Евгений Шалашов

орган. Как там ее дирекция? А да, простите – Директория. Прямо-таки – а ля Франсе! Что еще? Поправьте, если я в чем ошибусь, – усмехнулся государь.

      – А потом? Что вы хотели сделать? Насколько мне известно – военный переворот по примеру испанской революции. А что должно стать началом переворота? Если я не ошибаюсь – цареубийство? Так, господин полковник? А уж какого царя убивать – Александра Павловича или Николая Павловича, не все ли равно…

      Павел Пестель склонил голову. Потом, приподняв глаза, произнес:

      – А вы изменились, став Его Величеством. Но все-таки, откуда у вас такие сведения?

      Михаил Павлович грустно улыбнулся:

      – Знаете, полковник, мы тут давеча с братом вашим, Владимиром Ивановичем, беседовали, когда от ваших же, хм, карбонариев, улепетывали. В тайных обществах только ленивый не состоял. Да вот ваш брат был в «Союзе Спасения». Так, Владимир Иванович? – Пестель-кавалергард смущенно потупился, а царь продолжал: – А уж доносов на ваши общества, верно не один пуд скопилось. Знаете, что сказал как-то мой брат, император Александр, когда ему предложили арестовать всех заговорщиков? Он сказал: «Это хорошо, что в империи есть честные люди. Хуже, если в России только паркетные шаркуны останутся!» И кто же знал, что все романтические мечтания закончатся убийством императора. А скажите мне, господин полковник, что вы лично думаете о событиях? Ну, не может быть, чтобы вы совсем ничего не слышали о том, что произошло в Петербурге. О восстании, о смерти государя…

      – Не могу ничего сказать, – помотал головой Пестель-заговорщик. – Сведений почти не имею. Слышал сегодня от конвоиров – бунт, революция. Вот и все. Единственно, о чем жалею, что меня там не было! Но все же лично я не хотел никого убивать. А решение о цареубийстве и перевороте было чисто теоретическим.

      – Вот как? Стало быть, теория отдельно, а практика – отдельно? Бывает. Только, помните, полковник, историю? Якобинцы вначале теоретизировали…

      – А потом пошли на штурм Бастилии и разметали ее по камушкам.

      – Батюшки-светы, – развел руками Михаил Павлович. – Какой штурм, какие камушки?! Павел Иванович, так вы, кажется, в Париже бывали? Неужели не знаете историю штурма Бастилии?

      – Простите, сударь, но в Париже я был в тысяча восемьсот четырнадцатом году. А тогда, знаете ли, было не до исторических экскурсов.

      – О ваших заслугах, полковник, я наслышан. Но все-таки штурм Бастилии – это красивая сказка. Крепость эту все равно бы снесли. К тому времени, когда ваши санкюлоты ее захватывали, там имелось всего семь узников: четыре фальшивомонетчика, два сумасшедших и один убийца. И не народ ее «на камушки разметал», как вы выразились, а какой-то буржуа взял подряд на добычу камня. Кстати, из кирпичей такие славные модельки Бастилии делали! Мне такую «Бастилию» один французский эмигрант еще в детстве подарил.

      Вспомнив детство и погибшего брата, Михаил закашлялся, пытаясь справиться с непослушной хрипотцой в горле. Голицын собственноручно подал царю стакан воды. Благодарно кивнув, тот отпил из стакана:

      – Так