Сахарные старушки. архимандрит Савва (Мажуко)

ведь позор: священник – и в заповедях запутался!

      Со временем эта боязнь разрослась в постоянную тревогу. Ведь если ты пастырь, тебе положено и то знать, и это. И все ему чудилось, будто кто-то, скажем, вот тут, в очереди, внезапно обернется и спросит в лоб:

      – А вот кто брал Бастилию?

      – Наполеон? Ксеркс?

      – Эх вы… А еще батюшка!

      Время проводил в конспектировании словарей и энциклопедий. В свободную минуту повторял статистику развития часовой промышленности Англии. Когда памяти совсем не хватало, открывал обреченно бутылку бурбона, рыдал взахлеб и причитал: «Господи, как же я устал соответствовать!»

      А старец Индокентий боялся в самолете летать. Вот так история! Священник! Монах! А в самолет не затащишь! Животом упирался, руки кусал, один раз даже выдал себя за злостного алиментщика – лишь бы к полету не допустили! Только сугубые благословения на него действовали. Это такие особые благословения есть, против которых совсем уже ничего не работает. Вот тогда голову склонит и ступает покорно внутрь. И ладно бы боялся катастрофы, когда крылья отваливаются, кабины горят или террористы, – смерть его не волновала, а к пожарам и авариям был равнодушен. Другое его мучило и пленяло воображение. Все ему казалось, что во время полета кто-нибудь примется безвременно рожать, а ему – роды принимай! А он и не умеет!

      – Помилуйте, батюшка! Да кто-нибудь примет роды эти, вам-то что?

      – Но ведь я – мужчина, а потом – священник! С меня особый спрос!

      Не раз даже во сне ему родовые кошмары приходили, и он кричал и бился в слезах, потому что боялся сделать что-нибудь не так.

      На торжественных службах, бывало, стоит, и лицо такое задумчивое, и тени благообразные по лику пробегают, словно от умно-сердечных созерцаний. Люди некоторые, и даже владыки, в благоговении замирают, потому что батюшка такую глубину молитвы постиг. А на самом деле он бился над вопросом: как же они эту пуповину перерезают? Выходит, не там перережешь, и весь ребенок в пуп выльется, и мамаша тоже вся в жидкость уйдет – вот тебе и две кончины от неискусных рук! Надо же уметь и правильный узел на пуп навязать, а ну как потом развяжется во сне или в коляске разболтается?

      Изводил себя страшно! Авва Аргамедонт хотел доброе дело сделать – книгу ему подарил по первой медицинской помощи. Уж лучше бы воздержался. Потому что и пупы старца не оставили, но к ним еще и искусственное дыхание примешалось! Раньше он просто замирал в немом созерцании, а теперь начал губами разные позиции строить. А на покаянном каноне, когда владыка в молитвенном экстазе в алтаре простерся, Индокентий вдруг бросился к нему при свете лампад, перевернул так умело и давай по груди выстукивать – думал, спасает старца, а владыка от неожиданности едва не родил!