Почти непридуманные истории для взрослых. Таня Ли

дочка, а теперь иди, мне будет легче.

      Он заснул, а я рассматривала на стене артистку. Когда я вырасту, стану похожей на нее. Встав у старого шкафа с почерневшим зеркалом, подняла наверх волосы. Вот так заколю, надену платье в горох и буду как она. Только купальники такие даже в областном центре не продаются. А я сошью.

      Мы подружились с Николаем. Тайком от всех я бегала на реку и смотрела, как он ловит рыбу. Только мне больше везло. Когда он давал мне удочку и сам присаживался рядом на корточки, пристально смотря на воду, у меня замирало сердце, и я говорила себе: ну же… ловись, рыбка, большая и маленькая! Потом мы тут же у реки варили уху. Он доставал из рюкзака картофелины и лук, чистил их не торопясь, крошил в котелок и, помешивая, обычно говорил:

      – Ну вот, Рая, сейчас поедим уху из рая. Ни у кого такая вкусная уха не получалась.

      – А кто она? – спросила я однажды.

      Он сначала не понял, о ком я говорю.

      – Ну, та, артистка на фотографиях.

      Он засмеялся:

      – Артистка… Ну да.

      – Вы ее любите?

      Он ничего не ответил, помыл котелок и стал собирать удочки.

      – Пойдем, а то мамка ругать будет.

      Как-то мамка напекла блинов, а я завернула два и побежала к нему.

      – Куда тебя понесло, бестолочь, дома бы поела!

      – Нате, горячие еще, – и я положила на стол два сложенных треугольниками блина.

      Он поблагодарил, один медленно съел сам, а другой мне подвинул:

      – Ты тоже ешь, вкусные.

      Потом мы ходили на речку, он учил меня плавать. Поначалу было страшно, особенно когда дна ногами не чувствуешь. Я начинала барахтаться и захлебываться, но Николай протягивал мне руку, я хваталась за нее – и страх отступал. Тем летом, в августе, мы переплыли реку на другой берег.

      – Ты молодец! – говорил он. – Ты смелая и сильная.

      Мне никто таких слов никогда не говорил. Я не знала тогда, что соседские пацаны следили уже не только за ним, а за нами. Они видели, как я бегала к его дому, как мы ходили вместе к реке, как сидели под дубом в поле.

      В июле уродились у нас абрикосы, и я понесла их Николаю. Захожу, а он лежит.

      – Вам плохо? Опять заболели? – спрашиваю.

      – Нет, просто устал.

      – От чего же устали? Утро еще.

      – От жизни, Рая, устал.

      – Разве можно устать от жизни? – спрашиваю.

      Он ничего не ответил и повернулся лицом к стенке с фотографиями.

      – А что это вы ее тут повесили, над кроватью? – спросила я про артистку.

      – Мне тут ближе до нее дотрагиваться и разговаривать удобнее, – ответил он.

      – Так что же вы с фотографией разговариваете? С живыми-то людьми все же лучше.

      – Ну, если с живыми, то, конечно, лучше.

      – Так поезжайте и поговорите с ней, – сказала я простодушно.

      – Она умерла.

      Спустя какое-то время он мне рассказал про артистку, которая вовсе была не артистка, жена его – архитектор по образованию. Прошел год, как ее не стало. Тридцати ей еще не было. А ему, он сказал, тридцать