Панацея. Илья Тель

Проказник. Но давай не будем о личном! Долой предвзятость! Наконец-то в стране появился живой Верховный правитель. Прежний был каким-то неперспективным. Упырь какой-то, блядь».

      Телеведущий: «Антон, нашу программу на канале “Культура” смотрят дети».

      Модный режиссер: «Какие, на хрен, дети. Не ври. “Культуру” смотрят люди взрослые. Восемнадцать плюс. К тому же скоро не будет ни взрослых, ни детей. Но давай не будет отвлекаться. Привлекает магнетизм, новаторство, особая эстетика обращения Матушкина и того состояния, которое, как я очень надеюсь, всем нам предстоит пережить».

      Телеведущий: «Ты готов умереть?».

      Модный режиссер: «Ты ничего не понял! Это мы сейчас мертвые, а Матушкин предлагает нам обрести абсолютно уникальный, абсолютно новаторский и абсолютно грандиозный опыт, познать подлинную экзистенцию. Понимаешь, уже полторы, а может две сотни лет разного рода мудаки пишут об этой самой экзистенции. Придумали заумное слово и все пишут и пишут, пишут и пишут. Все шкрябают как стахановцы. А где она, эта экзистенция? Где? Она – в словах Матушкина! Вот не думал в детстве, что мазал дверную ручку говном такой интересной особе! Ты знаешь, пока он ебал мою мать, я ему на багажнике новый тачки средний палец не помню какой руки нарисовал аэрографом».

      Модный режиссер радостно показал средний палец и заразительно засмеялся.

      Телеведущий (смеясь): «Интересно. Дверная ручка. Говно. Средний палец… Хорошо! И как ты встретишь смерть?».

      Модный режиссер: «Я встречу ее стоя. Даже если заболею и буду лежать на смертном одре, биться в агонии, или нажрусь, или заторчу, все равно встану и буду стоять. Как Патрик Бренуэлл».

      Телеведущий понимающе кивнул.

      Модный режиссер: «Послушай, сто пудов, именно Патрик Бренуэлл, а не его сестра Эмили, не эта сука, написал “Грозовой перевал”. От этих баб – одни неприятности. Хочу поставить пьесу. Про то, как Патрик Бренуэлл писал “Грозовой перевал”, бухал, подсел на опиум и словил белку. Люблю таких! Матушкин такой же романтик. Такой милый, такой инфернальный, такой маскулинный. В нем жив какой-то анимализм! Настоящий самец! Прекрасный типаж! Да, еще я надену на светопреставление синий фрак, желтые трусы и жилет. И круглую серую шляпу. И еще чулки и ботфорты. Как юный Вертер. И презервативы в карман положу: вдруг пригодятся».

      Телеведущий понимающе кивнул и понимающе развел руками.

* * *

      Политолог в очках: «Надо признать, что Матушкин предлагает достойный лаконичный ответ на сложнейшие вызовы, стоящие перед Россией и миром».

* * *

      Репортер: «Матушкина часто называют преступником».

      Крупный историк: «На самом деле Матушкин – Гуманист с большой буквы. Впрочем, наш Верховный правитель действительно ведет себя как отъявленный преступник. Ибо он осмелился совершить самое тяжкое преступление – сказать правду в мире, в котором принято лгать, в котором правда превратилась в какой-то выигрышный лотерейный билет в бесконечном потоке поддельных, фальшивых новостей, а, значит, ложь