Литературный оверлок. Выпуск №3/2019 (избранное). Александр Решовский

не прав ты, Костров. Нет такого возраста, чтоб мужик искать перестал. Ну да ладно. Пострела твоего недавно выгоняла. Посуду мне побил, демонстрацию тут устроил. Вы все, говорит, голытьба, живёте попусту, не понимаете ничего. А до этого стишки свои со сцены читал, читал, а народ музыку просит, ну и освистали. Я его отозвала, говорю, нашёл, где культуру насаждать, сюда не затем идут. Он утих, а потом поднабрал и началось.

      – И не говори! Он совсем с ума сошёл, строчит день и ночь, отсылает куда-то, а ему не отвечают. Наболело, видать, – промямлил Костров, вдруг застыдившись поведения сына.

      И вспомнил, как последний звонок девятого ромкиного класса стал первым в их семейном расколе. Как, объединившись, они с женой обивали пороги ВУЗов и УЗов, как наконец-то получили благосклонный кивок какого-то зама в строительном техникуме, как радостно и вместе с тем виновато объявили об этом сыну, как мучительно долго он молчал. Затаили дыхание и целый год боялись спрашивать: как учёба. И только-только перестало сжиматься сердце каждый раз, как хлопала входная дверь и слышался шлепок сумки об пол, как Ромка объявил: я – поэт. Уже после на крик кричали втроём о пользе и, главное, прибыльности, строительства, о бесполезности стихов, о саднящем непонимании друг друга. От этих мыслей ещё больше заболела голова и Костров поморщился.

      – Ну всё, хватит грусть нагонять, – вмешался Жорка. – Дай нам лучше твоего – южного, – и приобнял Галку, подмигнул, на ушко прядью обёрнутое зашептал. Галка хохотнула и скрылась в подсобке. Через секунду возник официант-карлик, от которого никто никогда слова не слышал, ведя по воздуху поднос с графином, лимоном и двумя порциями шашлыка.

      Жорка радостно потёр руки, причмокнул, плеснул янтаря в пузатые рюмки. Кострову обожгло горло, и он тут же захмелел, прикусил лимонную дольку, с наслаждением прикрыл кошачьи зелёные глаза. Есть не хотелось, хотелось запьянеть ещё и, не дожидаясь, он разлил сам.

      – Не гони, успеешь, – пробасил Жорка, но рюмку взял, опрокинул в себя, со смаком зачавкал шашлыком. – Коньяк, Костров, спешки не любит. Это не белая. У него совсем другие свойства. Коньяк как новая машина. Вот как ты себя ведёшь в новой машине?

      – Никак, я уже десять лет на своём фиате езжу и не помню, когда он и новый был.

      – Эх, Костров! Когда у тебя новая машина, ты медлителен, ты каждой клеточкой должен её прочувствовать, все кнопочки понажимать. Нажимаешь, кнопка загорается, а ты удивляешься… Потом ты машину слушаешь: как урчит, как рычать начинает. Потом нужно почувствовать двигатель как ребёнка у бабы в пузе. Ты на педальку так слегонца давишь, а он отзывается, подрагивает, и всех лошадок ты можешь посчитать и по именам назвать. И только потом – езжай. Так и коньяк. Сначала все его вкусы нервами нужно ощутить, пережить языком, горлом, желудком; потом прислушаться, где тепло, где жарко, где будто что-то сдвинулось, а уж потом – расслабиться. И тогда можно ещё по одной. И закусывать, кстати, коньяк нужно шоколадом.