Теща. Виктор Улин

я не был готов к вступлению во взрослый мир.

      – Нет. Не из моего. Вообще не из отряда. Взрослая.

      – А… сколько ей лет? – осторожно спросил я.

      – Тридцать четыре, – не моргнув глазом, ответил Костя.

      – Трид…

      Я поперхнулся.

      По тогдашним понятиям, в таком возрасте следовало думать о подборе места на кладбище.

      Я не знал, какими словами расспрашивать Костю дальше.

      Хотя бы как именовать эту женщину.

      «Возлюбленная»? «Партнерша»?

      Слова казались бредом: эта возлюбленная годилась ему в матери.

      Костя пожал плечами еще раз и поведал обо всем.

      Слова падали мне в душу, я пережил случившееся сам.

      2

      Первой Костиной женщиной оказалась воспитательница.

      Пионервожатая, как в те годы именовались сотрудники лагерей независимо от возраста тех, кого куда-то «вели». Разумеется, то была не обычная школьная вожатая – свежая вчерашняя выпускница – а зрелая тетка с завода, где служил инженером Костин отец. Лагерь был заводским, на летнюю работу нанимались оттуда.

      «Пионеры» спали в прокисших палатках, «вожатые» жили в цивилизованных помещениях; основная часть занимала общий корпус вроде небольшой казармы. Некоторые расселились в маленьких домиках, каких в лагере имелось несколько штук.

      Домик этой – Костя не назвал ее имени – стоял в стороне, она каждый вечер после отбоя ходила купаться на пруд.

      Пруд тоже был лагерным; огромный, с одной стороны он имел песчаный пляж и мелководный участок, огороженный сеткой, а с другого оставался почти диким, прятался среди кустов.

      Разумеется, купалась вожатая голой.

      Вероятно, с этой целью она и отвоевала себе уединенное жилище – не просто отдельное, а удаленное от прочих.

      Женщина Кости раздевалась на берегу, оставляла летнюю одежду на какой-то коряге, медленно входила в воду и не спеша, с наслаждением, плавала по кругу. По краю пруда высились непроходимые кусты, соглядатаев не имелось: остальные воспитатели, мужчины и женщины, где-то пили, пели под гитару и занимались всем тем, ради чего, собственно, и ехали прочь от жен, мужей и иных сдерживающих факторов.

      Сами пионеры тоже развлекались, но в стороне, противоположной казарме вожатых.

      Развлечений акселерирующих школьников касался анекдот тех времен, из которого я помню лишь финальную строчку, не имеющую смысла, но отражающую суть:

      – «На хер, на хер!!!» – закричали пьяные пионеры…

      Как и в школе, в лагере Костя не обрел друзей.

      Вечерами он был предоставлен самому себе – тихонько ускользал из общей компании и бродил по темной территории. На второй или на третий день своей смены он случайно обнаружил это чудесное место и его бесстыдную обитательницу.

      И, не веря счастью, целую неделю беззаботно наслаждался зрелищем.

      Примерно так, как наслаждались мы по очереди мысленно между гаражей – но более пронзительно, чем удавалось мне, созерцая женщин в купальниках на крымском пляже.

      После