Звездная пирамида. Александр Громов

для роста? Правильный ответ: то же самое, что и всякому организму. Пища. По-моему, «Топинамбур» мог питаться одним только воздухом, но однажды, когда я спрятал звездолет на чердаке под дощатый настил, он принялся за балку и отъел от нее порядочный кусок, прежде чем я заметил. И хорошо, что заметил вовремя: никто меня не похвалил бы, обвались в доме потолок.

      Мало-помалу звездолет рос. Через несколько дней я догадался, что он растет быстрее, если каждый день держать его по нескольку часов на свету, и стал пристраивать его возле слухового окна с южной стороны. Чтобы он не ел дом, я клал его на тарелку. Дело шло на лад, только количество тарелок в буфете каждый день уменьшалось на одну. Для корабля что балка, что тарелка – все было едино.

      Хорошо, что в буфете их была целая стопка. Как будто архистарейшины поначалу собирались послать в космос не четверых покоенарушителей, а по меньшей мере два десятка.

      Может, так оно и было.

      Когда звездолет стал размером с некрупную дыньку, бугры на нем начали сглаживаться, и он уже не смахивал на топинамбур. Наведывающийся ежедневно Сысой был доволен. Ной скучал и от нечего делать упражнялся в манипуляциях с карточной колодой. Семирамида по целым дням не выходила из своей комнаты. Сысой сказал, что это у нее раскаяние, а я так думаю, что она посадила голос, когда орала и визжала, ну и решила, что лучше уж молчать, чем сипеть. Что до Ипата, то он предложил:

      – А давайте-ка его переименуем.

      – Звездолет?

      – Ну да. А чего? На топинамбур он уже не похож. И большой, и не корявый.

      – А ты знаешь, на что он будет похож, когда окончательно вырастет? – спросил Ной.

      Ипат, конечно, не знал. И никто не знал. То есть мы видели корабль Ларсена, когда он торчал на поле космодрома, но кто их знает, эти биомеханизмы. Хорошо, если они такие, какими им прикажешь быть, – а что, если они такие, какими им нравится быть?

      – Ты своим кенгуроликам имена даешь? – спросил Сысой.

      – Ну а как же, – удивился Ипат. – Конечно, даю. Они знают свои имена, идут на зов. Кроме разве самых бестолковых да еще молодняка…

      – Так я и думал. Значит, молодые кенгуролики еще не заучили своих имен?

      – Ну а я про что? Ясно, не заучили.

      – Взрослея, заучивают?

      – Кроме глупых, говорю. Этих я на продажу, а если никто не купит – тогда на мясо.

      Ипат еще не понимал, куда гнет Сысой.

      – А ты их переименовываешь? Допустим, ты назвал какого-нибудь кенгуролика Молодцом, а он с возрастом обнаружил дурной нрав. Переименуешь ли ты его в Подлеца, Гада или Сволочь?

      Ипат заморгал.

      – Нет, конечно, – сказал он. – Обозвать-то скотину можно, а только имя – оно одно.

      – Думаешь, со звездолетом можно иначе? – прищурился Сысой. И ко мне: – Ты его гладил?

      – Гладил.

      – Какой-нибудь ответ от него чувствовал?

      Для разнообразия я решил не врать.

      – Всегда.

      – И ты называл его вслух Топинамбуром?

      – Само собой.

      – Вот так-то, –