Заброшенная территория. Андрей Николаевич Кузьмин

взять газету со статьей о деноминации рубля. Цвела черемуха, аромат онной вкупе с запахом всего, пробудившегося к жизни разнообразия цветов, кустов и трав, насыщал собой прогревающуюся с каждым днем вечернюю атмосферу, сквозь толщу которой к людям пробивались тонкие лучики появляющихся далеких звезд. Крупный, даже для кавказца, пес дернулся в сторону входящего в калитку Геннадия, но, не успев рыкнуть, стопорнулся и, как-то обмякнув, повернулся к миске с только что принесенным ужином, сонно захлюпал огромной пастью, равнодушно пропустив к входной двери Лешего. Вышел хозяин. Вачура, взяв газету, посозерцал некоторое время животное.

      – У тебя собака сегодня сдохнет!– уверенно произнес Леший.

      Сосед натужно рассмеялся. Он был из тех, кто в былые временна, обращался к Вачуре, не комплексуя,– «Леший».

      – Да брось ты, Леший! Кабелю три года. Здоров, как Ирландский мерин!– Антипов не верил ни в Бога, ни в черта!– Ты что, моего Беркута втихушку дичью подкармливаешь?– строго спросил он.

      – Да, нет. А что?

      – Беркут тещу близко к калитке не подпускает. А недавно Гришку-соседа чуть не порвал на его территории…, а тебя?!

      – Делать мне нечего, своих кормить нечем! Сдохнет твой Беркут сегодня!

      – Вачура, не гони!– соседи распрощались.

      Часа в три ночи Антипова разбудил собачий вой и громкий звон толстой стальной цепи. Мужик выскочил на крыльцо и увидел, как светло-серый кавказец, разогнавшись, хрипло дернувшись шеей, вырвал длинную цепь из столба у будки. Звонко волоча ее за собой, огромными прыжками преодолел освещенный полной луной огород, пробил грудью забор из свежего штакетника, и бросился под фары редкого для трех часов ночи автомобиля. Глухой удар, визг тормозов и животного – услышал изумленный Антипов. И тишина. Антипов, застыв, стоял посередь огорода. Водитель вышел, глянул на лежащего в придорожной канаве, дергающегося в предсмертных судорогах пса и, подергав помятый бампер, медленно уехал. На следующее утро хозяин похоронил друга-сторожа на склоне, вбив, по совету жены, деревянный крест в темный холмик. Лешим Вачуру больше не называл. При встречах быстро проходил мимо, отвернув взгляд, кивал головой. Вачура, улыбаясь глазами, кивал в ответ, произнося: «Гм…м»!

      Анисимов рассказал, как ночью в дом ворвались промокшие опера с какой-то теткой. Перевернули все в столах, шкафах, погребе. Ничего не нашли, но его забрали в отдел, где забросили в камеру к сумасшедшему, агрессивному амбалу, каждый час, выдергивая на допрос.

      Леший взглянул на сопку. В лучах солнца на ней алел пушистый клен. Чуть выше, густой, темной хвоей, выделялись верхушки двух кедров на фоне желто–коричневого ковра из уже мертвой, но еще цепко держащейся за ветки, засыпающих на зиму деревьев, листвы.

      – Не надо было бегать тогда и продавать Силинский мотоцикл!– сказал Вачура.

      – Так Силин тогда пропал, я и…

      – А ты откуда узнал, что он пропал?– Гена хлебнул из почерневшей аллюминевой кружки чуть приостывший чай. Выпущенный из камеры