Трилогия Лорда Хоррора. Дейвид Бриттон

символом веселья и богемной жизни, это кафе просто лопалось от художественной и литературной деятельности. Оно было столицей искусств и одним из интеллектуальных центров Парижа. Художники расписывали стену или вешали на ней свои картины. Многие популярностью своей были обязаны таким новым салонам.

      Частные художественные галереи в том виде, какими мы их знаем сегодня, едва ли существовали. А те немногие, что были тогда, работали для немногих и выставляли только академических живописцев. В любой месяц года в кафе Монмартра можно было увидеть Лотрека, Ван Гога и других.

      Припоминаю Дега – черного, как змеиное масло: он стоял со стаканом абсента, зеленого, как перья попугая. Шатко балансировал на стуле, вздымая свой стакан повыше. «Пейте, пускай попугай подавится!» – твердил он, сухо хихикая. «Коварный он пес!» – говорил он, бывало, показывая на Мане. В тот именно вечер Мане хотел пойти в Конгресс, обсуждавший искусство в Ecole des Beaux-Arts. Прямо полон был решимости отправиться туда и произнести речь, которая свергнет правителей. Писсарро, слушавший его, был вроде бы смутно встревожен. Но Дега, будто мудрый нестор, сдернул его наземь. «Ты коварный старый пес модернизма!» – воскликнул он, швырнув стакан со всем его содержимым в Мане. «Выпьем за Зеленую Революцию!» – заорал он.

      Рулетт брякнулся на сиденье рядом с Озоном. Пососал свою челюсть и вздохнул.

      – «Cafe du Rat Mort» для нас было составным образом всех общественных мест в той странной, экстравагантной, однако вразумительной земле, которую мы звали Монмартром.

      – Кишка у него не тонка, это точно! – заметил Озон, игнорируя ход мысли Рулетта и возвращаясь к теме лорда Хоррора. – Я не видал больше в Англии таких людей, у кого столько шансов на победу. Мы тут уже неделю, и могу вам сказать: до сегодняшнего вечера я готов был считать, что английское иконоборчество отошло в прошлое. Если его должным образом направить, этот лорд единолично способен восстановить Империю. Все остальные, похоже, в глубокой кататонии – живут, вернее, не живут в иллюзорной демократии. – Пигмей сделал жест в сторону приближавшейся сторожевой башни тюрьмы «Стрейнджуэйз». – Вот где сливки английского мужества, заточены Государством. – В отвращении от отвернулся. – А они еще спрашивают, почему… – продолжал он спиной к Рулетту, – …они – третьесортная банановая республика. Могу вам сказать, чем скорей мы отсюда выберемся… известно ль вам, что в британских тюрьмах больше политических, нравственных и невинных узников, чем в Аргентине и Турции вместе взятых?

      – Мы все единого мнения: Она никогда прежде не была в худшей форме, – сказал Озимандий, щерясь, словно опоссум, поедающий батат.

      – Англия, – решительно произнес Озон, – в жопе.

      Корабль летел дальше. Из-за плотного ночного движения понадобилось больше часа, чтобы преодолеть последнюю милю до центра города. Озимандий медленно вращал железное палубное колесо, подталкивая «Kraft Durch Freude» к правой стороне Мэнчестерского собора по нижнему Динзгейту. Проплывая над двойным каретным проездом, он твердо