Трилогия Лорда Хоррора. Дейвид Бриттон

своему члену его любимую трубку для выдуванья пузырей. Старина Разящая Рука неизменно успокаивался за этим занятием. Его свирепый красный рот вцепился в черенок и выдул череду ярко-окрашенных пузырьков, каскадом поплывших по воздуху. Вот он увлекся этим совершенно, посвистывая одним углом рта, а другим не выпуская трубки. Энкарнисьон протянул руку и схватил один пузырь в воздухе, после чего разжал руку – та, разумеется была пуста. – Великая ясность его основных сочинений, казалось, положительно боится непонятности и неопределенности. Виттгенштейн со временем занял пост заведующего кафедрой философии в Кембридже. Шопенхауэр по-прежнему влиял на философа и поощрял в нем те же романтические воззрения, что и у Ницше…

      И кстати. – Энкарнисьон отпихнул ногой пузырь. – Вспоминается, как в молодости мне попался толстый том, незадолго до того появившийся на книжных прилавках Германии, с интригующим названием «Закат Запада», написанный Освальдом Шпенглером. Услышав, что он последователь и Ницше, и Шопенхауэра, я вознамерился с ним познакомиться.

      Когда же мы в итоге встретились, я узрел перед собою человека близорукого, учителя математики из Зарбрюкена. Он сказал мне: преподавание так ему надоело, что он попытался сбежать из своего повседневного окружения, написав книгу о политике. При ее сочинении он наткнулся на экземпляр «Упадка и разрушения» Гиббона. Прочтя ее, он остался под таким впечатлением, что принялся перекраивать и переосмыслять собственную работу.

      Вскоре я обнаружил, что история повторяется. Как и я, он был вынужден жить в дешевой грязной каморке мюнхенских трущоб. Скудные трапезы свои принимал в рабочей столовой, по вечерам возвращался в свою одинокую нетопленную комнатку. Я весьма сочувствовал ему. Все гении, убежден, должны страдать от приступов нищеты. Таков естественный порядок. Без нее мы стали бы просто самодовольной буржуазией.

      Шпенглер, как и Ницше за четверть века до него, проявился в крещении пренебрежением. В арктические зимние месяцы он продолжал писать «Закат Запада», страдая от близорукости и головных болей. Нижняя часть его тела была укутана одеялами, и время от времени он откладывал перо, дабы согреть руки над маленькой масляной лампой.

      Интересно, что когда Шопенхауэр опубликовал почти ровно за сто лет до Шпенглера «Мир как волю», его облыжно обвинили в пессимизме, который в ту пору был настолько немоден, что потребовалось тридцать лет, чтобы о нем вообще узнали. Однако Шопенхауэр и Шпенглер настолько схожи в своих подходах, что их можно назвать литературными собратьями. Когда Шпенглер впервые опубликовал свою книгу, которая имела мало общего с предвоенным мировоззрением, должно быть, он вопрошал себя, не окажется ли его судьба сходной с Шопенхауэровой. Счастье в том, что Война повлекла за собой перемены, и книга снискала огромный успех.

      Шпенглер уверял меня, что для истории его книга сделала то же, что теория Ньютона для математики.

      Шпенглер называл наш современный