Двери моей души. Иоланта Ариковна Сержантова

стенкой платяного шкафа, я воображала, как срываю замки с решёток, выпускаю обитателей клеток и тихо иду по планете, развожу её детей по домам. Возвращая мамам их малышей, мужьям – жён. Воссоединяю разрушенные семьи. Утираю слёзы, что катятся по их небритым щекам. А сама иду… иду… и возвращаюсь, наконец, к своей маме, которая тоже – сидит и плачет. Ибо никак не может понять, отчего я не хочу забираться в повозку, которую тянет маленький пони…

      Ты даже не представляешь…

      Дети беззащитны перед любовью матери. И от её нелюбви они не в состоянии уберечься тоже. Доверчиво тянутся, в поисках родного тепла, в надежде уловить умиротворяющее биение её души. А слышат: «Марш из кухни! Не лезь к маме, видишь, она устала! Иди, порисуй! Поиграй один…» Или ещё … «интереснее»: «Ты – копия своего отца! Такой же… подлец!»

      И мальчишка семенит, спотыкаясь, за намеренно ускоряющей шаг матерью. Задыхается от рыданий. Не понимает, в чём виноват. И хочет только одного, чтобы мамочка стала опять той, нежной и доброй, которую он ещё помнит. Вроде бы… Кажется, что это была она. Ну, а как иначе?..

      Дети очень доверчивы. Выбирая себе родителей, они наверняка надеются не ошибиться. Но иногда ошибаются, всё же. Часто. Чаще, чем это позволительно.

      – Мама, а можно…

      – Можно!

      – Но ты же даже не знаешь, о чём я хочу попросить!!!

      – Я уверена, что это не может быть чем-то нехорошим.

      – Тебе всё равно, что я сделаю?!

      – Нет, я тебе доверяю.

      – Так доверяешь ли ты ему или тебе, мать, действительно нет дела до того, чем живёт твой малыш?

      – Когда-то казалось, что доверяю.

      – А теперь?

      – Я не знаю…

      – О чём ты плачешь? Иди и спроси, чего он хотел!

      – Не могу. Он уже вырос. Вряд ли захочет спросить. Теперь…

      – Ма, ты меня не понимаешь, совсем.

      – Я хочу! Быть может, это не всегда получается, но…

      – Чему ты улыбаешься

      – Я счастлива.

      – Отчего же?

      – Ты говоришь со мной. Ты со мной говоришь и мне этого довольно!

      – Но мне-то этого мало. Мне нужно, чтобы ты меня понимала!

      – Прости. Я пытаюсь…

      Не знаю, что хуже, – не потрудиться понять, или от бездны глупости материнской любви, быть не в состоянии сделать это. Ты обнимаешь ребёнка, прислушиваешься к биению его сердца, вдыхаешь запах… И – всё! Больше не надо ничего.

      А все его разговоры, рассуждения, сомнения… Они пугают. Ты их гонишь прочь и стараешься забыть. Сразу же. Чтобы не омрачали они твоего материнства.

      Женщина, что тянула малыша за собой останавливается вдруг, резко дёргает за руку и грубо приказывает: «Прекращай реветь!»

      Мальчик замирает в начале очередного всхлипа и вопросительно смотрит на мать. Его щёчки красны. Разводы слёз скоро сохнут на сквозняке непогоды. Он весь во власти матери и готов покориться любому её решению.

      Та наклоняется к сыну. Утирает щёки мягкой тёплой ладонью. Потом прижимает его лицо к своему пальто и шепчет: «Прости,