Гнедич. Мария Рыбакова

свое решение

      не подняться по той же лестнице

      на ту же высоту и не ринуться вниз,

      он говорил: вот, меня отдали в семинарию,

      я учу языки, на которых

      говорили древние люди, —

      разве это не интересно?

      Я тяжело болел, но я выжил,

      а еще мы с ребятами колядовали,

      нам дали много сластей и целого гуся,

      а еще, смотри, я начал вирши писать.

      Потом говорил: вот я еду в Москву,

      в университетский благородный пансион,

      потом в Петербурге, смотри,

      какое я занимаю положение:

      меня приглашают в салоны, где мы говорим

      об изящных искусствах,

      и барышни играют на фортепианах,

      и мужчины обсуждают политику,

      мы курим сигары,

      мы знаем все, что происходит в Париже,

      все, что происходит в Лондоне,

      скоро я познакомлюсь

      с Государем Императором,

      он благосклонно относится к переводу,

      и не исключено, что я, может быть,

      даже обзаведусь семьей,

      хотя об этом еще рановато думать, —

      и добавляет: смотри, как прекрасен рассвет —

      красное небо над каменным Петербургом,

      подобная складкам одежды рябь на Неве,

      вода, так сказать, отражает румянец неба.

      Если б ты мог ощутить,

      как прозрачен воздух,

      и даже это окно,

      сквозь которое я смотрю на улицу,

      прекрасно тем, что действительно существует

      (в отличие от тебя, бесплотного).

      Но в глубине души,

      особенно по ночам,

      Гнедич боится,

      что когда придет его час

      и сын звонаря, все еще девятилетний,

      встретит его у порога в царство Аида,

      в котором он давно уже пребывает,

      и спросит: ну что, оно того стоило? —

      с насмешкой в голосе

      или действительно с любопытством —

      Гнедич не найдется что сказать,

      но закроет лицо ладонью

      и заплачет

      призрачными слезами

      из левого глаза.

      ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

      Журавли курлыкали и подпрыгивали друг перед другом —

      это последнее, что он вспомнил, перед тем как заснуть;

      но и во сне журавли еще появлялись и с криком

      прядали с неба на землю, а он закрывался руками,

      чтобы спрятать лицо от острых клювов.

      Их пронзительный крик раздавался все громче и громче.

      Он проснулся и понял что это стучат в дверь.

      Кухарка говорила, придет новая девка убираться,

      он сказал: я сам покажу, что и как,

      не хочу, чтобы она спутала мои бумаги,

      но пусть получше вытирает пыль.

      Кухарка сказала: она придет.

      Он надевает халат и завязывает шелковый платок вокруг шеи.

      Служанка, кухарка, друг, придворная дама, одиночество,

      одеться с иголочки, облачиться в доспехи, —

      под покровом французской моды ему никто не страшен.

      Он открывает дверь и видит белесое существо

      непонятного возраста,