Фото на развалинах. Светлана Пономарева

ни обид, ничего… Только радость.

      Я попытался представить, как это – постоянно радоваться. Но не получилось. Что-то жало и мешало в груди. Естественно, сейчас оснований быть счастливым у меня не так уж много. Ну ничего, разберусь с неожиданно нарисовавшимся соперником, и всё будет гораздо лучше…

      Пришёл я в школу немного более бодрым, чем проснулся. Вторым уроком была литература, которую вела пышная телом, носатая, чуть картавая учительница, которую вдобавок звали Анна Ивановна. В общем – ожившая гравюра императрицы Анны Иоанновны. От смеха можно лопнуть. Учительница что-то вдохновенно вещала, а я размышлял о том, как бы подгадить историку. Ну и рисовал, конечно. Сначала – расстрел итальянских патриотов-гарибальдийцев. Главный патриот – Виктор Валентинович – уже лежал в луже крови, сражённый моей пулей, пулей реакционера. Сходство было весьма отдалённое, но я не успокоился. Дальше я набросал пленение итальянских солдат под Сталинградом, хотел было нарисовать Карбони, со слезами на глазах вымаливающего у меня, советского солдата, прощение, но тут на меня обратила внимание Анна Ивановна. Задала вопрос и втянула в длинную бессмысленную дискуссию.

      Следующим уроком была история, ради которой я вообще пришёл в школу. Пока мы брели с первого этажа на третий, Наташа трепалась с Алиской о Викторе Валентиновиче. Не то чтобы я специально подслушивал, но они так громко об этом говорили, что не услышать было невозможно.

      – Вите нравится сиреневый цвет, – сообщала Алиска. – Я в журнале читала. Оказывается, мужчины в тридцать лет предпочитают сиреневый и тёмно-зелёный цвета. Потому что… – Алиска задумалась. – Ну, в общем, им нравится. Там так написано было.

      – Давай спросим, – предложила Наташа, поправляя джинсовый пиджачок. Пиджачок был тёмно-бордовый и нравиться историку, по версии Зелениной, не мог.

      – Давайте я спрошу, – предложил я ехидно.

      – Фёдоров! – Наташа остановилась и тормознула меня, ухватив за рюкзак. – Только скажи Вите какую-нибудь гадость, и я тебя покалечу.

      – Ты что, Титова, влюбилась? – уточнил я.

      – Тебя это должно волновать? – спросила Наташа. – Правильно, не должно. Но я предупредила!

      Я промолчал, и Наташа, резко повернувшись, пошла в класс, а вместе с ней и Алиска, бросившая мне через плечо:

      – И чего ты на него окрысился?

      Да, нужно было действовать… Только как – я всё ещё не знал. К тому же вдруг почувствовал себя довольно мерзко. Видимо, температура снова начала подниматься. Что ж, это в моём стиле! Чуть промочу ноги, замёрзну, так жди соплей, а то и ангины. Никакого иммунитета. Хилое городское дитя…

      Я порылся в рюкзаке, достал носовой платок и затолкал в рукав свитера.

      Улыбка на лице Виктора Валентиновича сегодня была ещё шире, чем вчера. Как будто он смертельно по нам соскучился и наконец-то – вот радость! – увидел. Сегодня мне предстояло лицезреть его аж два урока подряд, так как три часа истории у нашего класса скомпонованы в два дня. Плюс седьмым уроком – философия. Первый час