Цыганка. Дон Нигро

(из дома). КТО-О-О-О? ГДЕ-Е-Е-Е? ГДЕ-Е-Е-Е? ТЫ-Ы-Ы-Ы! ТЫ-Ы-Ы-Ы!

      ПАНТАЛОНЕ. Франческина, иди в дом и угомони этого болвана, хорошо? Сунь ему в рот кабачок.

      ФРАНЧЕСКИНА. Да, хозяин. Конечно, хозяин.

      ПАНТАЛОНЕ. И чтобы я больше не видел такого непотребства на улице. Если ты не можешь без этого обойтись, делай это в доме.

      ФРАНЧУСКИНА. Да, хозяин. Благодарю, хозяин. Но я просто сидела на ступеньке, хозяин, ощипывала эту курицу, когда внезапно…

      ПАНТАЛОНЕ. Да, да, не хочу этого слышать. Поди прочь.

      ФРАНЧЕСКИНА. Это моя несравненная красота, хозяин. Мужчины не в силах сдерживаться.

      ПАНТАЛОНЕ. В дом!

      ФРАНЧЕСКИНА. Да, хозяин. (Убегает в дом).

      ПАНТАЛОНЕ. Ох, Грациано, Грациано, в этом мире нет конца злобе и страданиям.

      ГРАЦИАНО. Ах, Панталоне, бог не играет в кости с вселенной. Нет. Время от времени он просто вываливает на нас все дерьмо. Ребенком я говорил, как ребенок, понимал, как ребенок, думал, как ребенок. Теперь я старик, но, если откровенно, похоже, ничего не изменилось. Ты знаешь, что говорится во Второзаконии о тех, кто ссыт против ветра?

      ПАНТАЛОНЕ. Во Второзаконии?

      ГРАЦИАНО. Именно так. А касательно вопроса, что первично, курица или яйцо, мне все совершенно ясно. Первично курица, потому что я легко представляю себе Бога, сотворившего курицу, а вот снесшего яйцо – нет. И теперь мой сын Флавио вернулся домой в таком унынии, что я боюсь, как бы он не сделал с собой что-то ужасное.

      ПАНТАЛОНЕ. Ты серьезно?

      ГРАЦИАНО. Да. Он может заняться онанизмом. А то и хуже. В последнее время он так странно посматривает на овец.

      ПАНТАЛОНЕ. И моя бедная дочь, Изабелла, уже десять лет, как пропала, вместе с моим слугой Педролино, который всегда приводил мне девушек, а мой бедный сын Орацио так скучает по сестре, что напрочь лишился ума.

      ОРАЦИО (из дома). О-О-О-О-О! СЕСТРА! СЕСТРА! О-О-О-О-О!

      ПАНТАЛОНЕ. И его я потерял на десять лет. (Рыдает).

      ГРАЦИАНО. Могу только тебя пожалеть.

      (Она громко плачут, обнявшись).

      ОРАЦИО (в доме). ЗУК-ЗУК-ЗУК-ЗУК-ЗУК! ИНК-ГРАНК-ЗУК-ЗУК!

      ФРАНЧЕСКИНА (выбегает, расстроенная). О, сеньор Панталоне, у вашего сына Орацио припадок. Он обсыпает корову мукой.

      КОРОВА (из дома). МУ-У-У-У-У-У-У-У-У!

      ФРАНЧЕСКИНА. Он так скучает по своей сестре.

      ОРАЦИО. СЕСТРА! СЕСТРА! А-А-А-А-Х!

      ПАНТАЛОНЕ. Ах, я этого не вынесу, просто не вынесу, эти страдания, эти несчастья. Ужас, ужас! А теперь мне еще хочется и отлить.

      ГРАЦИАНО. Пойдем, Панталоне, пойдем со мной, друг мой, я знаю хорошее место, где можно отлить.

      ПАНТАЛОНЕ. Ох, Грациано, Грациано, любое место хорошо для того, чтобы отлить.

      ГРАЦИАНО. Только не кастрюля с супом.

      ПАНТАЛОНЕ. Это правда, не кастрюля с супом. Я об этом не подумал.

      ГРАЦИАНО (когда они направляются к кулисам). И вот что Аристотель говорит про гороховый суп… (Они уходят).

      ФРАНЧЕСКИНА. О, в каком ужасном мы все состоянии. Нам нужна помощь. И эта жестокая агония любви. Я горю. Я мерзну. Я вся чешусь.