Немного волшебства. Наталья Нестерова

Ты видишь, что они танцуют? Почему ты не видишь? Как под музыку кружатся – та-та-та-та! Ведь это вальс! Вальс осенних листьев».

      Борис развернулся и бросился обратно. Под звуки душераздирающей музыки (далеко-далеко) гроб уплывал вниз, под землю, в печь.

      Девочка родилась маловесной и слабенькой. Ее месяц держали в больнице под колпаком. Выходили, откормили до двух килограммов ста пятидесяти граммов – сказали: забирайте. Боре выдали на руки сверток с пышным розовым бантом. Он поднял уголок одеяла, увидел сморщенное красное личико двухкилограммового головастика. Почему-то не хотелось шмякнуть головастика о землю, хотя из-за него погибла Лора. Вообще ничего не хотелось, в том числе – жить. Отдал матери сверток, равнодушно и брезгливо.

      Боря пил. Ежедневно и упорно. Заливал в себя вино и водку. Стойкое отвращение, которое с детства испытывал к спиртному, давало о себе знать. Организм не принимал алкоголя, выплескивал его наружу, выворачивал желудок, выкатывал глаза из орбит, спиралью скручивал кишки. Но Боря упорно пил. Другого способа ухода от действительности он не знал. В тумане и мороке, как пришибленный, а выйти из них… Куда? Лоры нет!

      Родители, тоже не мыслившие иного утешения в горе, как спиртное, вначале поощряли его возлияния. Потом, увидев нечеловеческое упорство Бори – пить, пить и пить, – стали возникать. Не давали денег, ругались. Он занимал у всех подряд, таскал из дома вещи и продавал за бесценок. Только бы купить водки!

      Боря стремительно катился вниз.

      Искуситель

      Посланец с того света не удивил и не испугал Борю. Его вообще ничто не могло удивить, испугать, тем паче обрадовать. Да хоть марсианин! Пошли вы все!

      В горле саднило от частой рвоты, в животе плясали сабли и ножи. Чуть подождать и еще полстакана заглотить.

      – Молодой человек! Ах, как вы расточительно обращаетесь с такой прекрасной физической формой!

      Это проговорил старикашка, сморчок-боровичок, неизвестно когда вошедший и пристроившийся в кресле.

      – Иди к черту! – послал Боря.

      – Можно сказать: только от него! – весело сообщил старикашка. – Только от него, родимого!

      Он говорил как добрый дедушка, а глаза, хитрые и злые, словно щупали Борю, бегали по телу, оценивали.

      – Выбирать не приходится, – вздохнул боровичок. – Хоть не имбецил, и на том спасибо.

      Боря выпил вино. Только опрокинул в рот, оно тут же ринулось наружу.

      Его выворачивало в туалете. За спиной стоял старикашка и комментировал:

      – Очень хорошо! Для надежности еще два пальчика в глотку, чтобы вся дрянь выскочила.

      Без пальчиков Борю со свистом и стоном вывернуло до потрохов. Слюни и сопли повисли длинными вожжами.

      – Прекрасненько! – радовался старикашка. – А теперь на кухню. Горячий сытный обед, крепкий чай – то, что нам, рефлексирующим идиотам, требуется.

      Боря вытер ладонью лицо. С размаху, с разворота двинул старикашке в рыло. Тот должен был упасть, отбросить копыта. Но кулак провалился в пух, в мягкую пустую