Пробуждение…. Павел Николаевич Чумаков-Гончаренко

и немного подумав, добавил,– я сам себе хозяин.

      -А это штой- то так,– неожиданно встрепенулся старик и участливо поинтересовался,– никак развелся?

      -Да-а нет,– усмехнулся я, пожав плечами.

      -Неужто вдовец?– спросил он сочувственно. А потом вдруг с серьезным лицом сделал еще более неожиданное для меня предположение: – Али в монахи собираешься, Богу послужить, свои и наши грехи отмаливать?

      -Нет, дед, все мимо. Не угадал,– рассмеялся я, приглядываясь к старику, уж ни юродствует ли старик, насмехаясь надо мной. Да вроде нет, лицо серьезное, и вроде бы ждет такого же серьезного ответа. Хотя я признаться не люблю когда лезут в мою личную жизнь, что называется не в свои дела, но у старика было такое трогательное и участливое выражение на лице, что я, списав его нетактичность, на деревенскую чудаковатость и простоту, пояснил: – Нет, дед, в монастырь я пока, слава Богу, не собираюсь и вдовцом не числюсь, так просто не случилось, да и все.

      -Это как так не случилось…? Тридцать лет и не случилось?!– с искренне не понимающим видом, поинтересовался, не унимаясь, дед. Я уже начал в сердцах жалеть, что позволил ему развить эту тему и начал подбирать в мыслях выражения, чтобы не оскорбить старика и прекратить этот назойливый и неприятный от чего-то для меня разговор. Но он вдруг запнулся, словно сам осознал всю беспардонность своей любознательности и после непродолжительного колебания, робко, даже как-то боязливо, спросил:

      -А как же, оставит человек отца и мать, прилепится к жене, и будут двое одна плоть?

      Только тут до меня дошло, я еле сдержал улыбку, старик то мой того, в глухомани, ку-ку, от старости сбрендил. Но тут же укорил себя, спохватившись, нельзя смеяться над немощью и маразмом стариков. Еще неизвестно, что меня будет ожидать в его годы?! И как можно более вежливо и спокойно, впрочем, без особого оптимизма и надежды на понимание, сделал попытку разъяснить старику всю архаичность его, как мне тогда казалось, суждений: