Так Бывает. Никтория Мазуровская

твердила себе это каждый раз, просыпаясь и засыпая. Это была ее мантра на спокойный день и спокойный сон. Повторяла каждый раз, стоило только вернуться в этот город. Повторяла практически каждую секунду, пока действительно не поверила в это. Что сможет хоть когда-нибудь прекратить любить его. Любить его и мучить себя. Потому что, он, Дима, больше ей не принадлежит, и она ему тоже. И семьи больше нет. Их семьи, мира, где она была безумно счастлива какой-то год назад,– нет.

      Ничего этого больше нет. И сердца ее тоже нет. Там, где было сердце, теперь пустота, что затягивает с каждым днем все больше, и она, Татьяна, с этой пустотой бороться уже устала. Выдохлась. Сдалась.

      И летела она к своей машине, сдерживая свою боль и навернувшиеся на глаза слезы совсем не потому, что безумно скучала по нему, не потому, что тоска в груди ей выгрызла все нутро, и не потому, что она устала любить этого мужчину через всю причиненную им боль. Совсем не поэтому. Соринка… Просто соринка попала в глаз.

      Плевать ей было на то, что подумали мужчины, оставшиеся в кабинете, плевать. Она должна думать о себе. И главное сейчас,– это не сидеть и не рыдать, как дура, на парковке перед офисом, а показать внимательно наблюдавшему за ней в окно мужчине, что ей все равно на его присутствие, не дать ему и малейшей возможности снова разрушить саму ее суть, и ее жизнь.

      Домой, к несчастной бутылке вина, а может еще одной бутылке… кажется, у нее оставалась водка с очередных посиделок Саныча и Олега в ее квартире, алкоголиков несчастных.

      ***

      – Не трогай ее сейчас, Дима. Дай в себя прийти.

      Дмитрий смотрел в окно, наблюдая за напряженной, натянутой, как струна, спиной, видел нервный шаг, видел, как Таня старается не лететь бегом,– прочь от него, – а идет медленней, чем ей хотелось бы. Все это он замечал, и каждый ее нервный шаг рвал ему душу.

      Заслужил и такую ее реакцию, и не слишком дружелюбный взгляд Сан Саныча. Все это он знал. Что не простила. Что развода жаждет. Что сюда сбежала, под крыло единственного оставшегося для нее родного человека в надежде спастись от него. Но смириться так и не смог. И развод она не получит, не потому, что он боится, что (с ее-то головой) может без штанов остаться, это его волнует в последнюю очередь, просто… она – его жена. И не может его не любить. Он видел это в ее глазах, хоть старалась она все спрятать и взять под контроль, но он заметил. И пусть ее боль, злость, гнев тоже увидел, только отпустить не мог.

      Понимал, что надо время ей дать. Еще тогда понимал… и дал время. Себя убивая, но дал время.

      Год. У нее был целый год без него. И у него этот год был, но без нее. Худшее время его жизни.

      И сюда он ехал за ней, чтобы вернуть домой. В их общий дом.

      – Дима, мне ехать надо. Или остаться до понедельника? – друг отвлек от наблюдения уже за пустой парковкой.

      – Езжай, на праздниках все равно ничего делать не будут, и никакой особый контроль не поможет. Потом вернешься.

      – Точно? – от уточнений только нетерпеливо отмахнулся.