В Зырянском крае. Охотничьи рассказы. Флегонт Арсеньевич Арсеньев

строгие, правильные черты лица, брови густые, нахмуренные; добродушие, но вместе с тем и серьезность во взгляде, в осанке – солидность и достоинство. Старик произвел на меня сразу приятное впечатление. Мужичонко струсил.

      – Я, Савел Прокопьич, ничего. Я говорю барину, нельзя, мол, удить перед сежей… тратились, мол, тоже…

      – Говорю, говорю! – передразнил старик. – Не в том дело, что говоришь, а как ты говоришь, пиявка безмозглая, разе этак можно говорить. «Вам, сударь, поудить, – ласково обратился ко мне старик, – вы, должно полагать, из Кершина: знаю, как же-с, с батюшкой вашим знаком с малых лет, довольно знаком… Ступайте себе с Богом на любой омут, поудьте рыбки. Этой снастью вы нас не обидите, а на него, на мразь, не сердитесь: босамыга он, невежа, больше ничего».

      Я поблагодарил за дозволение и отправился вверх по Шуйге искать удобного места для уженья.

* * *

      Савел Прокопьич – так вот он, знаменитость околотка, мужик богач, крепыш, деятельный старшина Г-ной волости, милостивец и благодетель для действительно бедных, неумолимая гроза и кара для тунеядцев и плутов! Савел Прокопьич был крестьянин княгини Шах-ской и в свое время исполнял весьма важную должность при тысячной вотчине ее сиятельства – должность бурмистра. Строгость, распорядительность, правдивость и безукоризненная честность Савела Прокопьича известны были лично княгине, и она как за каменной стеною покойно жила в Питере за этими доблестями умного мужика. Когда «порвалася цепь великая», княгиня, обладавшая огромными землями и лесами на Шексне, имея хорошо устроенную усадьбу и значительный капитал, которым много обязана тому же Савел Прокопьичу, не пожалела о своей тысяче душ, получивших освобождение, а искренно, глубоко, со слезами пожалела о Савеле: «Теперь Савел уж не слуга мой, в Савеле я теряю мою власть и мое барство», – были слова старухи при расставании с крепостным правом. Затем Савел Прокопьевич выбран был старшиной. Почет и уважение, приобретенные им от мужиков кое из страха, кое по достоинству, перешли к нему в прежней своей силе и при новой его должности. Мужики слушались его лучше всякого помещика, боялись больше всякой власти, потому потачки Савел не давал, но и нужду понимал и исправлял ее по мере сил своею мошною: за бедняков оброки платил, своими деньгами повинности их исправлял, на посевы хлебом снабжал. Подряд ли какой случится по коноводским работам на Шексне, по сплаву леса и рубке дров, Савел знал, кого взять в товарищи, поставить в задельщину, словом, дать человеку работу, чтоб вытянуть из нужды. Савел был рыбак-неводчик и передовой лоцман. Его знали широко и почетно: исправник не проезжал мимо, не остановившись у Савела Прокопьича, а за обидней кои с почетом высылал ему просфору. У Савела Прокопьича было два сына: один пошел по отцу, делец парень, хотя и зашибал изредка, но на это Савел Прокопьич смотрел сквозь пальцы, другой – не задался. Долго старик бился с младшим сыном, долго наставлял его на путь истины и наконец вышел из терпения, крутенько поступил с ним: забрил парня за общество в солдаты и бровью не повел. Все это я слышал раньше о Савеле Прокопьиче,