Дочь любимой женщины (сборник). Денис Драгунский

лес, как бы не наш, хотя вход в него никому не заказан. Но мы туда почему-то не ходили, разве что специально за грибами. А гулять – нет.

      Справа был большой серо-кружевной ельник, частый, только верхушки толстых елей зеленые, а внизу – путаница давно высохших, потерявших хвою веточек, как будто идешь сквозь старый, заношенный оренбургский платок; а дальше – еще правее, спуск к речке, узкой, мелкой, заросшей кувшинками, через которую перекинулись треснувшие от старости ветлы – а на том берегу уже другой, тоже чужой лес, с покинутыми деревянными пионерлагерями и каким-то странным поселочком, словно уснувшим в тридцатых годах: цветные низкие заборчики, георгины и золотые шары под окнами, на окнах выцветшие ситцевые занавески и кружевные бризки, в палисадниках клумбы, обложенные кирпичом, там настурции, ноготки и бархатцы; ходят бабушки с седыми прическами, и бегают дети в просторных коротких штанишках на помочах… Почему-то даже мимо проходить было страшновато.

      Но нам хватало нашего леса. Он был хоть и мал, но бесконечен, потому что в нем была неисчислимая глубина тропинок, овражков, кочек, березовых рощиц, ручейков, поваленных стволов, полянок с земляникой, грибных местечек, зарослей орешника, соловьиных кустов над заросшим болотцем.

      Там никогда не было страшно, даже ночью. Ночами – светлыми июньскими и черными августовскими – я гулял там. Мы жгли костерок с ребятами. Мы сидели и молчали с девочкой на бревне, и я осторожно клал ей руку на плечо. Мы купались в крохотной заводи маленького ручья.

      А днем – выскочить из калитки, пробежать по хрустящей щебенчатой дороге, забежать за девочкой, юной, нежной, прекрасной, загорелой, в цветастом летнем платье, и, взявшись за руки, побежать в лес, через овраг и ручей, туда, где сияют подсвеченные солнцем березы. Долго бродить просто так, находя то гриб, то ягодку, а потом выйти к полю и смотреть, как далеко-далеко виднеются верхушки какого-то дальнего леса. Как это чудесно, как невыразимо прекрасно – в пятнадцать лет ходить со своей девочкой по лесу просто так, так просто гулять, понимаете?

      Где мой лес?

      Куда вы его девали?

      Вместо леса за оврагом – высоченные заборы. Железные, глухие, с кирпичными столбами. За ними едва виднеются тяжелые безвкусные особняки, коттеджи или как их там.

      Пинаю ногой первую попавшуюся калитку.

      Раздается хриплый лай. Пинаю дверь еще раз. Собака лает еще громче, еще злее. Поправляю автомат на животе.

      – Кто? – раздается голос.

      – Конь в пальто! – отвечаю, отхожу на три шага и стреляю по калитке, по самому замку, из подствольного гранатомета.

      Калитка распахивается. Охранник раскрывает рот, не зная, что сказать. Вот ему и пуля в его разинутый рот, умеющий только орать «вход запрещен». Собака убегает. Ей пулю вслед, в лопатку. Падает.

      Захожу во двор. Какая гадость! Все в плитке. Стриженые газончики. Искусственный прудик с пошлыми валунами по бокам. Качели, шезлонги, даже бассейн с лесенкой и искусственно-бирюзовой водой.

      Иду в дом. Дверь отворяю ногой. Хозяин, толстоватый мужик, сидит в кресле и ничего не понимает. Рядом на диване – хозяйка, фифа лет тридцати.

      – Где