Каракули влюбленного графомана. 1000 вольт над уровнем сердца. Валентина Иванова (Спирина)

Не страшны.

      И не пугает величие мира немое.

      Из пропасти вынырну – лишь бы быть ближе к тебе.

      В пальцах огонь – обжигает меня твоя кожа,

      Рядом с тобой становлюсь и смелей и моложе.

      И возле тебя средь безжизненной стужи – теплей.

      Вместе с улыбкой твоей растекается нега.

      Слезинки жемчужиной счастья скользят на ладонь.

      Ты мои крылья и души моей дерзкий огонь.

      Всё это ты. И с тобою я падаю в небо.,

      Стихи…

      Стихи… Да нахрена они нужны.

      Душа молчит и ничего не просит.

      И не апрель, а злая сука осень,

      Дождем из слез ломает мои кости,

      Под стоны обреченной тишины.

      Стихи… Идите к черту! Не хочу

      Чтоб снова к сердцу прилипали рифмы,

      В которых нет реальности, а мифы

      Меня бросают из огня на рифы.

      Подайте счет! Я тотчас оплачу.

      Стихи… Убейся, муза, об асфальт.

      Да будет ночь! И в темноте не страшно.

      Ломаю календарь и день вчерашний

      Забуду, ибо всё уже не важно.

      За прутьями из ребер спит базальт.

      Стих-миниатюра

      На сцене догорала маска…

      Софитов свет расплавил яркий грим немолодой актрисы.

      Он, словно воск, на платье капал красками,

      Являя миру кожи серый цвет, глубокие морщины и уставшие глаза – реальность жизненной репризы.

      Читала женщина стихи. Свои стихи.

      То громко и надрывно, через боль и слезы – ей даже микрофон не нужен был.

      То в полушепот уходя, руками, жестами, всем телом – словно для глухих…

      И слышали её – любую. А грим всё так же вниз по платью плыл.

      Слова картечью улетали в зал,

      Шрапнелью крика достигая ложи, и падали на зрителей камнями.

      В той ложе, отгороженный от всех глухой стеной, надменный критик восседал,

      Всем видом говоря: – Кто эти люди все? Кто там, на сцене? Я не с вами.

      Вот новый стих взлетел под потолок,

      Завис на люстре и дождем эмоций рванулся вниз, по зрительским сердцам

      И рикошетом ринулся на сцену, из платья бархатного вырывая клок,

      Пытаясь женщину отправить к праотцам.

      Актриса вздрогнула и онемела на мгновение.

      От боли сморщилась, но лишь совсем чуть-чуть и продолжала с горькою улыбкой

      Читать стихи. Сегодня для неё весь этот зал, весь мир и ветра дуновение,

      И шторма рёв, и и тихий нежный стон, рожденный скрипкой.

      Последний стихи как реквием звучали…

      Актриса в платье рваном, уже без грима, обняла себя за плечи и повернулась к зрителям спиной.

      Рванула платье, обнажив лопатки – и всколыхнулся изумленный зал – сквозь кожу крылышки торчали,

      Они росли ежесекундно, закрывая женщину собой.

      Тяжелый занавес упал, как гильотина.

      Зал опустел. Последним покинул свою ложу критик, раздавленный восторгом зрителей и сказкой.

      На выходе