Распыление 3. Тайна двух континентов. Татьяна и Дмитрий Зимины

в мятую, искореженную тряпочку. – Что это такое вообще?

      – Сани, санки, или же саночки, – это… – встряла Гамаюн.

      – Да по фиг! – лицо Субботы стало фиолетовым. – Я спрашиваю, как ты мог? Как ты, мой старший брат, мог меня подставить?

      Шторм набирал обороты. Воздух трещал, как петарды в консервной банке, а тучи расхаживали по реке, отрастив ноги из молний.

      – Долг платежом красен, – сказал Лумумба. И вроде говорил он негромко, но слова, попав в промежуток между ударами грома, разнеслись по реке.

      Суббота ссутулился, повесил голову и посмотрел на шефа как псина, застуканная за кражей колбасы.

      – Ладно, я понял, – сказал он, отбрасывая лифчик. – Хочешь преподать мне урок. Тогда выпускай. Полюбуешься на мою смерть.

      – Во-первых, не всё так плохо, – заметил шеф, и стер ногой часть защитного круга. Суббота шагнул наружу. – Мы, с моим учеником, тебе поможем.

      – Пфе, – всплеснул руками Суббота. Выйдя на свободу, он тут же обрел весь свой апломб. – Белый бокор – это оксюморон, Легба. Не бывает.

      – Спорим?

      – На что? – оживился Сббота.

      – На твою шляпу.

      – Ты хочешь сказать, на мой цилиндр?

      – Ну да, на твой фокуснический цилиндр. На твою сущность. На то, чем ты являешься.

      – А что поставишь ты?

      – То, чем являюсь я, – произнес Лумумба, щелкнув по своему стетсону. – Рискнешь?

      – Сильно же ты любишь своего ученичка, – Суббота плюнул на ладонь и протянул её шефу.

      – Бвана… – попытался встрять Ванька, но Базиль, не обращая на него внимания, тоже плюнул, и хлопнул брата по руке.

      – Любовь здесь ни при чем, – сказал он, глядя в глаза Субботе – Просто я – чертовски хороший учитель.

      Чугунная ванна, которая служила небом последние несколько часов наконец не выдержала, раскололась, и на нас хлынул потоп. Только не подумайте, что из воды.

      И не из лягушек – это было бы даже прикольно… Ливень пошел из крупных, как желуди, муравьев.

      Они, выбивая дробь, падали на плот. Они плюхались в реку, поднимая фонтанчики брызг и растекаясь по воде, как рыжая масляная пленка. Они облепили Гамаюн, сделав её похожей на какодемона – в фигуральном смысле. Ворона хлопала крыльями, молотила клювом, как отбойный молоток, но муравьев было слишком много.

      Я почувствовала нестерпимое жжение сразу во всех местах – насекомые застревали в волосах, сыпались за воротник, заползали в штаны… Пытаясь их стряхнуть, я чуть не свалилась в воду. Спасибо Ваньке: поймал меня за шиворот.

      По реке прокатилась огненная волна – шеф выдохнул струю пламени – и муравьев не стало.

      Мне тоже подпалило брови, ну да я не в обиде.

      – Лёд тронулся, – объявил Базиль и повернулся к напарнику. – К барьеру, господа гардемарины.

      – Океюшки, – кивнул Ванька и встал на краю плота.

      Через минуту поверхность вскипела. Показались такие хари, что и в страшном сне не увидишь. Огромные, только местами покрытые жесткой, как рубероид, шкурой, эти трое зухосов были еще старше и куда страшнее чем тот,