Дитя дорог. Таня Перес

Давай спать, завтра поговорим.

      Вдруг мне показалось, что я стану через несколько часов такой же, как Верочка. Ученица гимназии двенадцати лет. Верочка была в порядке. Всегда в порядке. Ничем не отличалась. Жаль. Мы уснули.

      Прошло много времени. Сколько – я не знаю. День, ночь еще день, неделя. Я не знаю. К моему счастью, я все время спала. Верочка не говорила. Я тоже. Снился мой родной дом: лето, акация цветет. Сладкий запах стоит в воздухе. Мишка и я, мой дорогой друг из соседнего двора, стоим у моих знаменитых зеленых ворот. Мы ведем разговор, серьезный разговор. Я помню эту картину, когда Мишка мне заявил, что он и его мама вскоре уедут в Казахстан. Я плачу.

      – Не уезжай в Казахстан, Мишка! Зачем тебе? Останься тут.

      – Мама говорит, что надо удалиться скорее отсюда. Будет воина.

      – Никакой войны не будет, – говорю я, – все в порядке.

      – Ты не понимаешь. Ты маленькая дурочка!

      Мишка всегда меня обижал, мне это совершенно не мешала любить его «колоссальной» любовью! Моя первая любовь, Мишка!

      – Ты не понимаешь!

      Я видела во сне наш подвал. Наш таинственный подвал, в котором хранили всю еду, все покупки и в особенности соленые огурцы. Вино и все остальное меня не интересовало.

      Мишка о них ничего не знал! У Мишки были часы его папы в виде луковицы на золотой цепи. Он страшно гордился своими часами. Игра была в том, что тот, кто сходил по лестнице, она была очень крутая, должен был сидеть определенное время, а часы были у того, кто был наверху. Было очень важно, очень, очень важно, как можно дальше сидеть внутри, не плакать и не боятся, тот, кто оставался наверху, держал часы в руках. У меня было преимущество, я великолепно видела в темноте и обожала соленые огурцы. Я вскарабкивалась на бочку, засовывала руку по локоть и лопала соленые огурцы. Мишка орет на дворе:

      – Тата, что с тобой?

      Я отвечаю очень серьезно, чтобы он не понял, что я кушаю:

      – Я тут смотрю на все. Сейчас я приду. Не бойся.

      Я всегда побеждала Мишку, он страшно боялся темноты. Два кусочка шоколада всегда попадали в мой рот. Бедный Мишка никогда не видел бочку с солеными огурцами! Это все было очень приятно, но сейчас холодно, очень холодно, и я тоскую по Мишке. Я вижу моего золотого сеттера, моего песика. Он пришел меня согреть и вымыть мне лицо. Я открываю глаза, никого нет! Вдруг я вижу маму в зеленом платье, бальном платье! На ее шее жемчуг. На ее красивых руках брильянтовые кольца. Она ласкает мое лицо.

      – Папа и я вернемся скоро. Спи спокойно в своей кроватке.

      Вдруг я слышу пианино. Мама играет, и тетя Руля поет.

      Раньше я ненавидела это пианино, а теперь я мечтаю о нем.

      Мишка орет во весь голос:

      – Есть тут кто-то живой?!

      Голос Мишки прямо в моих ушах! Я открываю глаза и вижу мальчика с раскосыми глазами и желтоватым лицом. Монгольский тип смотрит прямо мне в глаза, жует пирог и держит большой кусок в руке.

      – Мишка, это не ты. Что ты тут делаешь?

      – Я Мишка-узбек, проснись! Как тебя зовут, девочка?

      – Татьяна, – заявляю я. – всегда Татьяна!

      –