Открытие природы: Путешествия Александра фон Гумбольдта. Андреа Вульф

однажды теплым весенним днем налетел страшный ураган, Гумбольдт выскочил наружу, чтобы измерить приборами атмосферное электричество. Хлынул ливень, грянул гром, городок озарили небывалые молнии. Гумбольдт был в своей стихии. На следующий день, услышав, что молния убила фермера и его жену, он бросился за их телами, водрузил их на стол в круглой анатомической башне и стал все тщательно изучать. Кости ног погибшего выглядели так, словно их «продырявили из дробовика», возбужденно записал Гумбольдт; но сильнее всего пострадали гениталии{169}. Сначала он подумал, что вспыхнули лобковые волосы, что вызвало ожоги, но подмышки не пострадали, и от этого предположения пришлось отказаться. Невзирая на сгущавшийся отвратительный запах смерти и жженой плоти, Гумбольдт наслаждался каждым мгновением этого жуткого исследования. «Не могу жить без экспериментов», – говорил он{170}.

      Любимым экспериментом Гумбольдта был тот, который он впервые случайно поставил вместе с Гёте{171}. Как-то утром Гумбольдт положил лягушачью лапку на стеклышко и стал по очереди соединять ее нервы и мускулы с разными металлами: серебром, золотом, железом, цинком и так далее. Пока что результат был обескураживающий – слабое сокращение мышц. Но когда он нагнулся к лапке, чтобы еще раз поменять металл, она так дернулась, что упала со стола. Сначала оба экспериментатора были поражены, а потом Гумбольдта осенило: необычная реакция была вызвана влажностью его дыхания. Капельки влаги, попав на металл, вызвали разряд тока. Это был самый чудесный эксперимент из всех когда-либо поставленных им, решил Гумбольдт: подышав на лягушачью лапку, он «вдохнул в нее жизнь»{172}. Прекрасная метафора для появления новой науки о жизни.

      В этой связи они также обсуждали теории бывшего гумбольдтовского профессора Иоганна Фридриха Блюменбаха о силах, формирующих организмы, – так называемых «образующей энергии» и «жизненных силах». Восхищенный Гёте затем применил эти идеи к собственным, о древней форме. Образующая сила, писал Гёте, запускает развитие схожих частей в древней форме. Змея, к примеру, имеет бесконечно длинную шею, потому что «ни материя, ни сила» не расходовались без нужды на ее конечности{173}. У ящерицы, напротив, шея короче, так как у нее есть лапы, у лягушки еще короче, так как ее лапы длиннее. Затем Гёте начал объяснять свое представление: в противоположность декартовской теории животных-машин, живой организм состоит из частей, которые действуют как единое целое{174}. Проще говоря, машину можно разобрать и снова собрать, тогда как части живого организма работают только во взаимосвязи друг с другом. В механической системе части формируют целое, в то время как в органической системе целое формирует части.

      Гумбольдт расширил эту концепцию. И хотя его теории «животного электричества» в конце концов оказались неверны, они послужили фундаментом того, что стало его новым пониманием природы[3]. В отличие от Блюменбаха и других ученых, применявших идею сил

169

AH to Friedrich Schuckmann, 14 May 1797, AH Letters 1973, p. 580.

170

Ibid., p. 579.

171

AH, Versuch über die gereizte Muskel- und Nervenfaser, 1797, vol. 1, p. 76ff.

172

Ibid., p. 79.

173

Goethe, Erster Entwurf einer Allgemeinen Einleitung in die Vergleichende Anatomie, 1795, p. 18.

174

Richards 2002, p. 450ff. См. также: Immanuel Kant, Kritik der Urteilskraft, Kant 1957, vol. 5, p. 488.

3

Итальянский физик Алессандро Вольта доказал неправоту Гумбольдта и Гальвани, показав, что нервные волокна животных не содержат электрического заряда. Сокращения мышц животных, которых добивался Гумбольдт, на самом деле вызывались контактом с металлами – догадка, приведшая Вольту к изобретению в 1800 г. первой батареи.