Дочь часовых дел мастера. Кейт Мортон

на то, что эти двое знали друг друга, не возникало.

      Элоди снова взялась за фотографию. Рамка была очень хорошего качества: стерлинговое серебро, покрытое сложным узором. Папка для документов Джеймса Стрэттона датировалась 1861 годом, поэтому казалось логичным, что снимок в ней также принадлежал ему и был приобретен после означенного года. А также – что эта женщина играла в его жизни достаточно важную роль и ее снимок представлял для него определенную ценность. Но кто же она? Тайная возлюбленная? Вряд ли: ничто в его письмах или дневниковых записях даже не намекало на присутствие в его жизни кого-нибудь в этом роде.

      Она еще раз вгляделась в прекрасное лицо, точно ища в нем подсказку. Чем дольше она смотрела, тем сильнее становилось его притяжение. Снимок был сделан сто, а то и сто пятьдесят лет назад, но время не отметило внешность модели своей печатью: напротив, лицо было на удивление современным и вполне могло принадлежать одной из тысяч девушек, которые гуляли сейчас по улицам летнего Лондона, смеялись в компании друзей, наслаждались ласковым солнцем. И смотрела она уверенно, с юмором, устремленный на фотографа взгляд был таким откровенным, что Элоди испытала почти физическую неловкость. Будто подглядела за чем-то очень личным.

      – Кто же ты? – чуть слышно спросила она. – И кем ты была для него?

      Но и это было не все: в снимке присутствовало некое качество, с трудом передаваемое словами. Женщина на нем сияла: конечно, свет исходил прежде всего от лица с правильными чертами и необычным выражением, но это можно было сказать и об остальных деталях ее образа. Длинные, не уложенные в сложную прическу волосы, романтическое платье, свободное и простое, но в то же время соблазнительное из-за подчеркивавшего талию пояса, из-за рукава, поднятого до локтя, так что видна была освещенная солнцем рука. Глядя на нее, Элоди почти физически ощутила теплый летний ветерок с реки: как он касается лица женщины, перебирает пряди ее волос и складки белого хлопкового платья. И в то же время она понимала, что все это – игра воображения, ведь никакой реки на снимке не было. Просто ее разум так отзывался на атмосферу свободы, присущую этому снимку. И это платье, как бы Элоди хотелось такое же на свадьбу…

      Господи, свадьба!

      Элоди взглянула на часы и увидела, что уже четверть одиннадцатого. Она даже не ответила на последнее сообщение Пиппы, а ведь ей пора уже выдвигаться, если она хочет успеть на Кингз-кросс к одиннадцати. Элоди спешно засунула в сумку телефон, блокнот, дневник и солнечные очки, оглядела напоследок стол – проверить, не забыто ли что-нибудь важное, – и вдруг, словно ей шепнули что-то на ухо, протянула руку к фото женщины в чудесном платье. Воровато оглянувшись на Марго, которая сосредоточенно склонилась над каталожным ящиком, она завернула снимок в чайное полотенце и сунула в сумку.

      Выходя за дверь и поднимаясь по лестнице к свету теплого летнего дня, Элоди набирала эсэмэску.

      «Нормально, – печатала она. – Выхожу, шли адрес, скоро буду».

      Глава