Цветок камалейника. Ольга Громыко

ЭрТар потянулся за браслетом, но не успел расстегнуть, как рядом хлопнула дверь, и на улицу выскочила простоволосая женщина в сером обтрепанном платье, одной рукой прижимая к себе грудного ребенка, а в другой держа обугленный снизу кол, которым, видимо, прочищали дымоход.

      – Сайя!

      Девочка обеими руками вцепилась в мать, уткнулась лицом ей в живот и начала тоненько всхлипывать.

      – Да я вовсе не хотел ее испугать… – растерянно начал ЭрТар, наткнувшись на взгляд женщины, как морун на рогатину. – Думал, она тоже клянчить примется…

      – Клянчить?! – вспыхнула женщина, оперлась на кол, поудобнее перехватила ребенка и запальчиво бросила горцу в лицо: – Если нам с мужем приходится жить в трущобах, это еще не значит, что какой-то пестрокосый проходимец смеет оскорблять моего ребенка! Мы честные люди! Как только заработаем на долговую ирну, немедленно отсюда уберемся и забудем этот Иггром проклятый город и твою наглую рожу, как страшный сон!

      – Много вам надо скопить? – мирно поинтересовался горец.

      – Не твое дело! – Впрочем, женщина уже начала остывать, а видя на лице случайного собеседника неподдельное участие, нехотя проворчала: – Тридцать две серебряные…

      ЭрТар переливчато присвистнул, восхитив оторвавшуюся от маминой юбки девочку.

      – Ну значит, еще три осталось.

      Расстегнутый браслет закачался у младенца перед носом, и тот немедленно вцепился в него обеими ручонками.

      – Но… господин… я не могу… Это же такие деньги… – потрясенно забормотала женщина, пытаясь отобрать у ребенка блестящую низку, однако тот проявил удивительную для столь юного возраста практичность и расставаться с браслетом не пожелал, подняв возмущенный рев.

      – Хэй, это всего лишь деньги, – отмахнулся горец, мысленно добавив: «И я смогу заработать еще, а вы – вряд ли». Не оплаченная до лета ирна была практически гиблым делом. Йеры охотно взывали к Иггру в долг, отмеряли три месяца сроку, а потом приходили и хладнокровно отбирали ирну обратно, обрекая селищан на голод и продажу земли за полцены (храмы же ее и скупали, немедленно пуская в оборот). – Во славу Светлого!

      – Да услышит он тебя, – слезно прошептала женщина ему вслед – спорить после посвящения какого-либо поступка Иггру считалось кощунством. Самому ЭрТару чхать было на Двуединого, чужие обычаи он не столько уважал, сколько использовал в своих интересах; горские же традиции не позволяли принимать благодарность за добрый поступок, дабы не умалять его, потому ЭрТар и поспешил улизнуть. Пусть считает богатым чудаком, плевать. Слишком долго объяснять, почему он не мог поступить иначе.

      У самой арки охотника снова задержали, с ненавистью просипев за спиной:

      – Лучше бы в канаву кинул!

      ЭрТар круто обернулся. В глубине переулка, привалившись к стене, стоял давешний нищий. Тишш, отбежав на несколько шагов, сердито шикал и топырил усы.

      – Оттуда