Остаться в живых. Прицельная дальность. Ян Валетов

ниже, – мужик хоть куда, моему Кузе не чета. И хотел меня – до чертиков. Да и в то, что ты Ельцова боишься или там, скажем, уважаешь чрезвычайно, верится с трудом.

      – О чем тут говорить? – спросил Пименов в ответ. – Случилось, что случилось…

      – То, что должно было случиться, – она то ли хмыкнула, то ли хохотнула тихонько. – М-да.

      – Что – м-да?

      – Интересная у нас ситуация намечается. Как ты думаешь – он слышал?

      – Не знаю. Волна есть. Прибой. Может быть, и нет. Хотя вряд ли… Слышал, наверное.

      – Это в общем-то не страшно.

      – Так я и не боюсь, – сказал Губатый.

      – Он не ревнив.

      – Да? У нас будет время это проверить.

      Ленка вновь рассмеялась.

      – Знаешь, что любопытно? Когда мы приехали, я думала… Ну, я не знала, какой ты… Думала, что…

      – Что совсем урод?

      – Мне мать писала, что тебя искалечило.

      – Так меня искалечило, Лена.

      Рука Изотовой скользнула совсем низко, и Пименов почувствовал, что отдых ему, собственно говоря, и ни к чему.

      – Ничего тебя не искалечило. Ты стал другой. Не такой, каким я тебя помнила. Я помнила тебя мальчишкой. Ты был избалованный, наглый и удивительно злоеб…чий. То, что мне тогда было надо. Можешь мне не верить, но когда мне было очень хреново, я вспоминала озеро, лодку…

      – Лена, – попросил Губатый, – я тебя прошу, давай без вранья. Был такой режиссер, Станиславский, так вот он в такие моменты говорил: «Не верю!» У меня же память не отшибло? Ты что, хочешь меня убедить, что пронесла память о нашем романе через годы?

      Изотова поднялась и села у него в ногах, по-турецки, глядя на Пименова насмешливо, но, как ни странно, по-прежнему дружелюбно.

      – Тю! – протянула она с некоторой обидой в голосе. – Вот сказал – так сказал! При чем тут роман? Через какие годы?! Пима, окстись! Удивительный вы народ, мужики! Я что, похожа на сентиментальную дуру? Не было никакого романа, Леша! И мы оба об этом знаем. Были двое молодых ребят: клевая телка и не особо приметный паренек, сын богатых родителей. Была обстановочка соответственная. Дачка, коньячок с шампанским, луна опять-таки просто чумовая. И лет-то всего шестнадцать! – она вздохнула несколько манерно, но, как показалось Пименову, с легкой тоской. – Хотелось страшно, что аж зубы сводило. А от тебя, Пима, хоть и был ты весь из себя плейбой и по поведению – мудак редкий, мужиком тянуло. Настоящим таким мужиком, бабской радостью, что силой в корень ушел…

      Она наклонилась вперед и снова ухватила Губатого, за тот самый корень, в который он, по ее словам, ушел – не грубо, а нежно так, интимно ухватила.

      – Именно об этом я вспоминала, Леша, а не о соплях и слезах. У меня мужиков было, как на Жучке блох! Или чуть меньше, я не считала, но вот так, чтобы запомнилось – больше не было. И не потому, не лыбься, что ты меня качественно драл, были и покруче умельцы, а потому, что не было больше такой сладкой жары, озера не было, лодки этой сраной…

      Она