Жизнь Матвея Кожемякина. Максим Горький

любезная советовалася

      Яблок, завистная, отняти,

      Рекла бо: время нам скончати прения,

      Сердца любовию спрягати…

      Матвей, видя, что по щекам мачехи льются слёзы, тихонько толкнул её в бок:

      – Не плачь!

      А дьячок торжественно пел, обливая его лицо тёплым блеском хороших глаз:

      Загадка вся сия да ныне явная,

      Невеста славная днесь приведётся;

      Два сердца, две души соединилися,

      И – се – песнь брачная поётся…

      – Не плачь, говорю! – повторил Матвей, сам готовый плакать от славной музыки и печали, вызванной ею.

      Она наклонилась к нему и прошептала знакомые слова:

      – Скушно мне…

      – Хорошо, да не весело! – буйно кричал отец, выходя на середину горницы. – А нуте-ка, братцы, гряньте вдвоём что-нибудь для старых костей, уважьте, право!

      – И веселие свято есть, и ему сердцем послужим! – согласно проговорил дьячок.

      Марков схватил гитару, спрятал колени в живот, съёжился, сжался и вдруг залился высоким голосом:

      Эх, да мимо нашего любимого села…

      А дьячок ударил во все струны, осыпал запевку раскатистой трелью и сочно поднял песню:

      Протекала матка Колыма-река…

      Отец, передёрнув плечами, усмехнулся молодой, крикнул:

      – Ну, Палага, выходи, что ли?

      И, одна рука в бок, а другая за поясом, плавно пошёл вдоль горницы, встряхивая головой.

      – Видно, идти мне! – робко сказала Палага, встав и оправляя сарафан.

      А песня разгоралась:

      Как по реченьке гоголюшка плывёт,

      Выше бережка головушку несёт,

      Ой, выше плечик крыльем взмахивает!..

      Отец, как бы не касаясь пола, доплыл до Палаги и ударился прочь от неё, чётко и громко выбивая дробь каблуками кимряцких сапог. Тогда и Палага, уперев руки в крутые бёдра, боком пошла за ним, поводя бровями и как будто удивляясь чему-то, а в глазах её всё ещё блестели слёзы.

      – Эхма, старость, – прочь с костей! – покрикивал Савелий Кожемякин.

      Стречу гоголю да утица плывёт,

      Кличет гоголя, ах, ласково зовёт!..

      Палага, точно голубая птица, плавала вокруг старика и негромко, несмело подпевала:

      Понеж люди поговорку говорят,

      Будто с милым во любви жить хорошо…

      У Матвея слипались глаза. Сквозь серое облако он видел деревянное лицо Созонта с открытым ртом и поднятыми вверх бровями, видел длинную, прямую фигуру Пушкаря, качавшегося в двери, словно маятник; перед ним сливались в яркий вихрь голубые и жёлтые пятна, от весёлого звона гитары и гуслей, разымчивой песни и топота ног кружилась голова, и мальчику было неловко.

      Первый раз он видел, как пляшет отец, это нравилось ему и – смущало; он хотел, чтобы пляска скорее кончилась.

      – Хозяин! – просачивался сквозь шум угрюмый голос дворника. – Народ собрался, поглядеть просятся… хозяин, народ там, говорю…

      – Гони! – хрипло сказал Кожемякин,