Разбитое зеркало (сборник). Валерий Поволяев

затопав ногами, развернулся, и через несколько мгновений около Стренадько оказался Фомичев, долговязый неуклюжий зенитчик, пристрявший к ним три дня назад, выдохнул жарко, словно распахнул заслонку в печке:

      – Чего надо?

      – Шоколада! – буркнул сержант недовольно. – Командир ранен, помоги тащить.

      Фомичев подставил левое плечо под руку лейтенанта, приподнял его.

      – Вы эта… эта… ноги подожмите, мы сейчас с сержантом побежим, а вы… вы по воздуху поедете. Как самолет.

      – Ага, – Стренадько как старший по званию словно бы утвердил предложение зенитчика. – Все правильно. Иначе будем слишком долго выходить из зоны обстрела. Бе-егом!

      Пока бежали, на груди Тихонова болтался немецкий автомат, стукался о металлические пуговицы гимнастерки, звук раздавался раздражающе громкий, вызывал опасения. И передвинуть автомат было нельзя – обе руки заняты.

      На бегу скатились в глубокую воронку, оставленную пятисоткилограммовой немецкой бомбой, растянулись на свежей, дурно взрыхленной, пахнущей кислым перегаром земле.

      – Передых, товарищ лейтенант, – просипел Стренадько, задышал часто, с надрывом. – Заодно и оглядимся.

      Отдыхать и оглядываться долго не пришлось – впереди вновь загрохотали танковые гусеницы и, неспешно вытаяв из пыльной мути, засветились слабо фары: к Сталинграду шла очередная бронированная колонна. Через несколько мгновений невидимая пыль уже начала лезть в ноздри, выедать глаза, в ней даже утонули редкие звезды, обозначившиеся было в небе. Всюду была пыль, пыль, пыль… Ревели моторы.

      – Ничего не боятся, сволочи, – сержант не выдержал и выругался матом, сплюнул себе под ноги. – У наших ни одного огонечка не было бы, маскировочку соблюдали бы по всем правилам движения бронетанковых войск, а эти – наглые, прут, как носороги по кочкам, и не боятся обкакаться.

      – Реванш берут за сорок первый год.

      – Ни фига не возьмут, кулаки у них уже не те.

      – Кулаки у немчуры еще те и это обязательно надо учитывать. – Тихонов сморщился, сдавил зубами стон. Странную боль начала рождать раненая нога – прижигает волнами весь организм, от нее в ушах даже шипение раздается, будто на горячий металл из шланга ливанули водой, только пар шибанул во все стороны, – на глазах уползает куда-то вдаль, прячется, чтобы через несколько мгновений возникнуть снова и зашипеть.

      – Как чувствуете себя, товарищ лейтенант?

      – На букву «хэ». – Тихонов повозил по губам языком: слишком жесткие губы, сухие, скоро начнут лопаться. – Не подумай только, что хорошо.

      – Пусть немного рассветет – посмотрим ногу, сейчас ничего не увидим. Если фонарь зажжем – засекут в несколько секунд.

      Ногу лейтенанту Стренадько постарался перетянуть посильнее, сделал это в первую очередь. Перетягивал вслепую – понимал, что рана может быть и неопасна, но вот кровотечение… Кровотечение всегда бывает опасным.

      – У меня использованные бинты есть, из госпиталя привез… Я их выстирал очень тщательно