Дезертиры любви. Бернхард Шлинк

я боролся за нее, а тут еще ты выкинула меня из своей жизни, как выкидывают из дома на улицу бродячую собаку и закрывают перед ней окна и двери. Я не знал, что делать. Я не хотел преследовать тебя. Хотел лишь достучаться, увидеться с тобой, поговорить. Я не помню уже содержания моих писем. Могу себе представить, что в настойчивости, которая показалась тебе преследованием, отразилось мое отчаяние, мой страх потерять тебя. Когда мне удалось наконец дозвониться до тебя и мы встретились на углу улицы, под дождем, когда ты сказала мне, что между нами все кончено, навсегда, и что ты не можешь, не хочешь больше видеть меня, разве я не оставил тебя тогда в покое?

      А может быть, на самом деле ты имела в виду не конец наших отношений, а их новое начало? Когда ты бросилась от меня, а я побежал за тобой, прижал тебя к церковной стене, преградил тебе путь руками, но не сумел сказать тебе то, что должен был сказать. Я ведь не прикоснулся тогда к тебе, пока ты сама не обняла меня. Точно так же ты обняла меня в нашу первую ночь, неужели не помнишь? Было холодно, очень холодно, ты не хотела вылезать из-под одеяла, поэтому я склонился к тебе, выключил ночничок, а ты выпростала руки из-под одеяла и взяла меня к себе.

      Знаю, много раз ты спрашивала себя и меня, не была ли наша первая встреча хитроумно подстроенной, не заманил ли я тебя в силки. Ни тогда, ни сегодня мне не хотелось бы считать нашу встречу случайной. Она была даром небес.

      У тебя сохранились фотографии? По крайней мере, у тебя было несколько первых снимков. Их сделал твой коллега, и одна из фотографий стоит сейчас передо мной: ресторан в Милане, шумные музыканты, сгрудившиеся вокруг большого стола, я оказался рядом с тобой после того, как ваш гобоист, нарушив мое одиночество, вытащил меня из-за столика и пригласил в вашу веселую компанию. Следующие фотографии были сняты на озере Комо, у меня сохранились негативы. Мы попросили щелкнуть нас мальчика, торговавшего фруктами с лотка, мы смотрим в объектив, смущенные и влюбленные, счастливые и решительные. А еще есть фотография большого, старинного и белоснежного отеля, где состоялась наша первая ночь; в горах еще лежит снег, ты стоишь возле нашей взятой напрокат машины, на голове платок, повязанный, как это делала в пятидесятые годы Катарина Валенте. На одном снимке ты запечатлела меня, я этого даже не заметил; уже в пальто, готовый к отъезду, я стою на балконе, глядя на пустынную озерную гладь, где нет ни парохода, ни лодок, потому что еще совсем холодно. Есть и твоя фотография, где ты снята на рассвете; к ней ты подарила мне серебряную рамку.

      Если у тебя возникло такое чувство, будто я тебя преследую или преследовал раньше, то мне очень жаль. Мне казалось, что мы оба страдали под гнетом обстоятельств, оба были не так свободны друг для друга, как нам того хотелось бы. Мы были заперты в клетке, каждый по-своему, хотя, возможно, твой конфликт был для тебя тяжелее, чем мой – для меня. Но и мне было нелегко, а самым тяжелым было то, что мне постоянно приходилось просить тебя о помощи. Не решаюсь просить тебя о встрече. Но знай, что я этого очень желаю.

      Рольф

      Он