Двери в темное прошлое. Екатерина Островская

не поднялся навстречу. Только хозяин помахал Марине рукой, как старой знакомой. И тут же продолжил разговор с другими гостями.

      Но за то время, пока Лужины спустились со второго этажа, вышли со своего двора и прошли какое-то расстояние по дороге, компания увеличилась на одного человека. Теперь на складном шезлонге развалился плотный мужчина, которому было явно за пятьдесят. Вполне возможно, он был ровесником Карсавина, только выглядел немного помятым.

      «Вероятно, тоже писатель, только не такой успешный, как Иван Андреевич», – подумала Марина.

      Они подошли поближе, поздоровались с каждым. Марина представила мужа. Мужчина на скамеечке оказался издателем Буховцевым, женщина – его женой Леной, а тот, кто пришел позже и теперь сидел в шезлонге, назвал себя просто:

      – Панютин, – и добавил: – С вашим мужем мы немного знакомы.

      Помятым он не казался, просто льняной костюм ждал встречи с утюгом.

      Карсавин продолжил свой рассказ.

      – …Так вот: на закате советской власти у меня должна была выйти первая книга. Мне и тридцати лет тогда не было. Собратья, если честно, завидовали. Коллеги по перу заранее начали книгу хаять. Потом вышла вторая. Но она уже никому была не нужна. Я какое-то время не писал вовсе, потому что надо было бороться за жизнь, за пропитание и прочие необходимые телу вещи. Время шло, с нищетой свыкся и как-то решил снова вернуться к тому, что требовала душа. Стал отсылать творения в новые издательства. А там ведь ни одного знакомого редактора – все девочки какие-то везде на редакторских должностях, шлют мне ответы. И все ответы как под копирку: на вашу рукопись получены две рецензии, по которым нам стало ясно, что это ваши знакомые составляли, потому что таких хвалебных отзывов нормальные специалисты не пишут. Тем более что они вашу рукопись назвали лучшими страницами постсоветской прозы. Но эти страницы они не указали, кроме того, советской прозой мы не занимаемся из-за тематической направленности издаваемой нами литературы. Ответы, кстати, приходили с грамматическими ошибками. И вот я набрался наглости и отправил одну рукопись в американское издательство. Тоже: ни ответа, ни привета. А потом вдруг звонок по телефону, и очень неприятный голос на русском и как будто с деланым американским акцентом начинает впаривать мне, что книгу они готовы издать и мне экспресс-почтой уже отправлен текст контракта на издание. Я сразу понял, что это розыгрыш. Едва сдержавшись, поинтересовался, какой будет тираж. Мне отвечают, что десять тысяч в твердом переплете, а потом в мягком не менее тридцати. Мне надоело кривляться, и я послал шутника трехэтажным. Но на следующий день принесли экспресс-посылку с контрактом. Я подписал и отправил обратно. Книжка вышла на английском языке, разумеется, потом вторая. Потом появились обо мне в западной прессе статьи, что я поднял постмодернизм на новую высоту, что я выражаю чувства потерянного поколения и тому подобное. И тут как посыпались мне предложения от наших издательств! Но я пришел к Вите Буховцеву, который однажды мне дал в долг и не требовал отдачи, подписал