С закрытыми глазами, или Неповиновение. Михаэль Бабель

гремят замки.

      Та же камера, но лица новые, взрослые парни и один пожилой. Один парень лезет наверх освободить мне место, другой забрасывает туда мой матрас.

      Парень, голый по пояс и в модных штанах до колен, держит бутылку минеральной и разовый стаканчик. Улыбается дружески и говорит:

      – Ты у меня будешь пить, пока весь не наполнишься водой.

      Слёзы потекли во мне по всем чутким каналам, а на лице благодарная улыбка. Я забыл, что хочу пить. А откуда он знает?

      Присаживаюсь пить, решил, что второй стакан наливать не буду – ведь минеральная, обойдусь водой из крана, поэтому медленно пью, а парень с бутылкой отходит к играющим в карты. Отвечаю на первый обязательный вопрос «за что?»: за кэгэбэ. Встречают ответ с пониманием, хихикают, смакуют слово «кэгэбэ», объясняют одному из них непонятливому.

      Снова забыв о желании пить, лезу на койку поспать. Просыпаюсь иссушенный.

      Карты кончились. Парни внимательно слушают пожилого, который читает по нескольку слов в мудрой книге и поясняет прочитанное.

      Очень хочу пить. Только слез, как пожилой отрывается от книги и спрашивает, хочу ли сладенькой, холодненькой. Очень хочу, говорю правду. Один из парней достаёт бутылку с красным напитком из ведра, в нём еще несколько бутылок, а между ними ледяные шарики, и всё накрыто одеялами. Другой парень даёт большую пластмассовую кружку, которую наполняют доверху. Присаживаюсь пить на край свободной постели. Первый глоток останется в моей памяти вместе с добрыми лицами наблюдателей. Пока пью, висит надо мной бутылка, готовая излиться, радует и утешает. Подставляю опорожненную кружку. Парень наливает до края, пустую бутылку ставит к стене. Пью медленно, прикидываю, сколько ещё кружек выпью. Начинаю прислушиваться к уроку, а пустую кружку держу. Один парень, чтобы не мешать уроку, приглушённо спрашивает, хочу ли сладкие печенья. И я, чтобы не мешать уроку, чуть запрокинув голову назад, опрокидываю пустую кружку в рот. И сразу парень, который ближе к ведру, снимает с него одеяла и даёт мне полную бутылку.

      Потом была вечерняя молитва. Все одиннадцать, что были в камере, встали на молитву. Кто был в кипе – в кипе, кто без кипы – надели кипу, три кипы сделали из газеты.

      Потом пели допоздна.

      Я пошёл спать первым – завтра утром суд.

      А перед сном пошёл за перегородочку побрызгать. Нехитрое устройство – дырка в полу и два следа ног. Потом смотрю на ручки кранов – не как дома. А думаю своё. Повернул верхнюю. И тихо хихикнул. Оказалось, там, где стоишь и брызгаешь, там и душ. Тогда повернул нижнюю – шумно зажурчала вода в дырке. Не слышно, чтó в камере. Тихо хихикал и вытирал бумагой лицо и голову. Люблю посмеяться над собой, иногда до упаду. Вытер глаза от слез. Потом вышел. Все сидят притихшие.

      Один парень спрашивает сочувственно:

      – Плакал?

      – Нет, – говорю, – открыл верхний кран.

      Было только мгновение перед взрывом смеха, которого эта тюрьма никогда не слышала.

      Дольше всех смеялся я.

      Твой ход, товарищ кэгэбэ.

      Рассказ 2

      Вертухай