УРАНЕSSАТЬ. Слоеный пирог российского общества. Игорь Свинаренко

села, было 15. Чё—то большое у меня наказание – три года. А кому 9 лет дали или 10 по 105—ой (убийство), так те говорят, что у меня – маленькое… Я сижу за рассаду: помидоры и капуста. Своровали мы у бабушки одной. Ущерб всего 420 рублей. Мы хотели продать с подельницей, – ей тоже 16, она тоже здеся. Не то чтоб голодали, нет, так – на сладкое хотели потратить. Следствие долго продолжалось, четыре месяца. Бабку только допрашивали и нас, а свидетелей не вызывали. Потому что их не было. Та бабушка за рассаду обиделась и на суде требовала нас строго наказать. Прокурор вообще ничего не требовал, а адвокат просил дать нам по 3 года лишения свободы. Все и сделали как он просил… Освобожусь – поеду домой, работать буду. Попаду ли еще сюда? Не зарекаюсь, не знаю я…

      Любе из Нижнего Новгорода 17. Ей тоже дали три года, по 228—й (торговля наркотиками):

      – Из—за цыган сижу! Когда мне было 13 лет, меня мать продала цыганам, и все. А где она сейчас, я не знаю. Так цыгане меня заставляли опиум продавать.

      Вид у Любы настолько виноватый, такой несчастный, такой удрученный, что я даже не стал ее расспрашивать – что еще цыгане заставляли ее делать…

      А после вдруг подошли ко мне две подружки, попросили их сфотографировать на память. Одна молчит, другая начинает бойко и с какой—то странной и вроде как неуместной тут веселостью рассказывать, не ожидая приглашения:

      – Меня зовут Лена, мне 17. Про нашу колонию расскажу. Я сюда попала за преступление – совершила тяжкие телесные повреждения. Раскаиваюсь за это. Попала в колонию в апреле, сначала себя вела плохо здеся. Потом все стало налаживаться. Сотрудники здесь относятся к нам хорошо. Начальник нас как детей жалеет, нам все прощает. Если наказание заслужили, то надо отвечать за него. Кормят тоже нормально. Но я хочу домой. Мама ждет меня дома в Свердловской области.

      – А какие ж были телесные повреждения?

      – Ну, мы были выпивши, и у нас получилось так, что я подколола, ну, сделала три ножевые ранения – соседу. Он мне был как отец, даже как дедушка, а тут он полез на мою подругу, у меня не было ничего под рукой, попался ножик, ну и… Долго потом отходила от этого, что сделала такое преступление. Мне тогда было 14, подружке 17, а соседу лет 50. Здоровый был мужик!

      – А его судили? Попытка же изнасилования…

      – Нет, не судили его. Так что я виноватая осталась. Мне на суде сказали, что я могла бы открыть дверь, могла как—то уйти и на помощь позвать. А у меня получилось так, что… А с Катькой, ну, с подружкой, все в порядке. Жива—здорова, пишет письма. Меня посадили, она родила. Я не жалею, что так вышло. Я даже рада, что здесь побыла. Потому что я тут много поняла. Что когда выйду на волю, то хулиганить больше не буду. Пойду по нормальному пути, хочу, чтоб дома у меня все было хорошо.

      Вот вам все понятно в этой истории? У вас есть впечатление, что девочка понимает, за что сидит? И второй вопрос: полезет ли она еще когда—нибудь заступаться за слабого?

      Ну вот. Одна подружка рассказала,