Человек, который был Четвергом. Гилберт Честертон

продолжал Грегори. – Никакой поединок их не изгладит. Смерть не изгладит их. Есть лишь один способ, и я его изберу. Быть может, ценою чести, быть может, ценою жизни я докажу вам, что вы были не правы, когда это сказали.

      – Что же я сказал? – спросил Сайм.

      – Вы сказали, – отвечал поэт, – что я несерьезен, когда именую себя анархистом.

      – Серьезность бывает разная, – возразил Сайм. – Я никогда не сомневался в вашей искренности. Конечно, вы считали, что ваши слова важны, а парадокс напомнит о забытой истине.

      Грегори напряженно и мучительно всматривался в него.

      – И больше ничего? – спросил он. – Для вас я просто бездельник, роняющий случайные фразы? Вы не думаете, что я серьезен в более глубоком, более страшном смысле?

      Сайм яростно ударил тростью по камню мостовой.

      – Серьезен! – воскликнул он. – О Господи! Серьезна ли улица? Серьезны ли эти несчастные китайские фонарики? Серьезен ли весь этот сброд? Гуляешь, болтаешь, обронишь связную мысль, но я невысоко ценю того, кто не утаил в душе чего-нибудь посерьезней слов. Да, посерьезней, и не важно, вера ли это в Бога или любовь к спиртному.

      – Прекрасно, – сказал Грегори, и лицо его омрачилось. – Скоро вы увидите то, что посерьезней вина и даже веры.

      Сайм, как всегда незлобиво, дожидался следующей фразы; наконец Грегори заговорил.

      – Вы упомянули о вере, – сказал он. – Есть ли она у вас?

      – Ах, – лучезарно улыбнулся Сайм, – все мы теперь католики![15]

      – Тогда поклянитесь Богом и святыми, ну – всеми, в кого вы верите, что вы не откроете никому того, что я вам скажу. Ни одному человеку на свете, а главное – полиции. Если вы так страшно свяжете себя, если обремените душу обетом, которого лучше бы не давать, и тайной, которая вам не снилась, я обещаю…

      – Обещаете… – поторопил его Сайм, ибо он остановился.

      – Обещаю занятный вечер, – закончил рыжий поэт.

      Сайм почему-то снял шляпу.

      – Предложение ваше слишком глупо, – сказал он, – чтобы его отклонить. По-вашему, всякий поэт – анархист. Я с этим не согласен, но надеюсь, что всякий поэт – игрок. Даю обет вам, как христианин, обещаю, как добрый приятель и собрат по искусству, что не скажу ни слова полиции. Так что же вы хотите сказать?

      – Я думаю, – благодушно и непоследовательно заметил Грегори, – что надо бы кликнуть кеб.

      Он дважды свистнул; по мостовой с грохотом подкатил кеб. Поэты молча сели в него. Грегори назвал адрес какой-то харчевни на чизикском берегу реки.[16] Кеб покатил по улице, и два почитателя фантазии покинули фантастический пригород.

      Глава II

      Секрет Гэбриела Сайма

      Кеб остановился перед жалкой, грязной пивной, и Грегори поспешил ввести туда своего спутника. Они сели в душной и мрачной комнате за грязный деревянный стол на деревянной ноге. Было так тесно и темно, что Сайм с трудом разглядел грузного бородатого слугу.

      – Не желаете ли закусить? – любезно спросил Грегори. – Pât de foie gras

15

…все мы теперь католики! – Иронический намек на увлечение католицизмом под влиянием идей богослова Джона Генри Ньюмена (1801–1890) в кругах, близких Честертону.

16

…на чизикском берегу реки. – То есть на левом берегу Темзы.