Человек-птица. Валерий Мельников

его надзиратели.

      – Приковать его! Пусть сходит с ума на цепи! – повелевает им рабовладелец.

      И наступает тишина, нарушаемая лишь достигающими самого сердца собравшихся рабов гулкими ударами молота по вбиваемому посреди поля колу и лязганьем готовящейся к заковыванию цепи.

      – Ты бы хоть состарившись успокоился! – причитает его жена. – Тебе же ещё детей поднимать, а ты нас позоришь! Какой пример сыну показываешь?

      Содрогнувшись, лихорадочно посмотрев на кол посреди поля, на сына, стоящего рядом с рабовладельцем, на честившую его жену и толпу рабов, он направляется в их сторону под лязг цепи, которую, готовясь надеть на него, волочит следом надзиратель. Войдя в круг молча расступившейся с усмешкой и осуждающе глядящей на него толпы, раб, ещё раз оглянувшись, неожиданно горделиво, по-птичьи и по-человечески встряхивается на краю обрыва.

      – Совсем сумасшедший! Кому и что он собирается доказать своим геройством? – понуро глядят на него рабы и гремят цепями надзиратели. – Остановись, сумасшедший!

      – Неужели свобода тебе дороже не только нас, но и жизни? – визжит жена. – Сын, скажи хоть ты ему что-нибудь! – И взоры всех обращаются к юноше. Особенно пристально глядит на него рабовладелец.

      – Отец! Ты не птица и не полетишь! – кричит ему сын.

      – Да, я понял, что человеческой жизни и сил недостаточно, чтобы взлететь как птица. Но у меня достаточно силы воли, чтобы перестать быть рабом и хотя бы умереть свободным! – подняв крылья, останавливает он всех.

      – Ты показываешь лишь, что освободиться от оков рабства можно только ценой своей жизни! – назидает рабовладелец.

      – Я отдал свою жизнь за то, чтобы мой сын родился с душой, не искажённой рабством, а окрылённой свободой! Я не сумел и не успел научить вас летать. Но заставлю распахнуть крылья свободы! – поворачивается раб к обрыву, взмахивает крыльями и, под вскрик ужаснувшейся толпы, бросается в пропасть.

      – Какое горе!

      – Отмучился!

      – Какой славный конец бесславной рабской жизни! – толпясь у обрыва, восклицают собравшиеся.

      – Вот и отлетел! – машет рукой рабовладелец. – Раб состарился, обезумел, и, чтобы не кормить немощного, проще дать ему свободу. А другим – урок! Чем заканчивается стремление к ней! – повелительно оглядывает он рабов, разгоняемых надзирателями на работы.

* * *

      Проходит время, и уже возмужавший юноша руководит грандиозным строительством.

      – Что же здесь будет: загон, цитадель или хранилище? – пожимают плечами надзиратели.

      – Если ветер, гуляя сквозняком по этим коридорам, ещё и будет надувать кузнечный горн и керамические печи, то мы, избавляясь от рабского труда на мехах, не только настроим ему коридоров, но и сделаем их дворцом и украсим их, чтобы он, с удовольствием гуляя здесь, помогал нам! – впервые со смехом и радостью выстраивают сооружение рабы.

      – Ну так что у тебя получается, покоритель воздуха? – смеясь, подходит и осматривает рабовладелец, как кузница и керамическая