Герцог с татуировкой дракона. Керриган Берн

ключица, нос.

      В глазу что-то лопнуло, от чего тот покраснел и вздулся.

      Вчера он сел и смог приподнять раненое плечо немного выше, чем прежде, хотя оно все еще оставалось крепко прижатым к груди повязкой.

      Ожоги перестали мокнуть, покрылись корками и струпьями и начали зарубцовываться.

      И хотя он не видел, но слышал превосходно.

      Все, что знал о себе и своем окружении.

      Уже несколько недель он находится среди незнакомых людей.

      Внимательный врач: доктор Холкомб. Человек с грубым голосом и осторожными руками, работающий резковато, но действенно. Холкомб собрал почти всю информацию о врачах, разбирающихся в медицине и нет.

      Дряхлый старый дурак: сэр Роберт Везерсток, граф Саутборн. Обеспокоенный. Удрученный. Нерешительный. Постоянно возился с чем-то, что издавало глухие щелчки. Часы? Его шаги шаркали по полу, как по наждачной бумаге, а голос, когда он говорил шепотом, часто дрожал.

      Человек, которого он хотел убить: Мортимер Везерсток. Тот, кто презрительно и колко разговаривал с другими. Каждое замечание было странным и мрачным. Каждый ответ – оскорблением. Его шаги гремели, словно удары молота, расшатывая и без того натянутые до боли нервы. В те редкие моменты, когда приходил Мортимер, резко поднималась температура. В сердце клокотала ненависть, а с губ срывалось яростное рычание.

      И наконец… она.

      Девушка, ради которой он просыпался.

      Доктор Холкомб обращался к ней «мисс Везерсток». А двое других – «Утка». Если бы он мог с этим что-нибудь поделать… они бы ее больше так не называли.

      Губы раздвигались в дыхании, освященном воспоминанием о ней, и он уронил на сердце не зафиксированную повязкой руку.

      Он страстно желал узнать ее имя – сильнее, чем вспомнить свое.

      Вспыхнувшее чувство беспокойным жаром разлилось по щекам.

      Ее божественный голос вернул его из безвозвратно манящей пропасти, над которой он парил в лихорадке первые дни.

      – Не уходите, – бормотала она. – Останьтесь здесь. Со мной.

      Так он и поступил.

      Он остался жить только потому, что она велела ему.

      Каждый раз, когда смерть соблазняла его избавлением от страданий, он медлил в ожидании еще раз услышать наставления нежным тембром голоса. И так снова и снова. Легкое прикосновение пальцев к его ладони почему-то затмевало ужас пустоты его прошлого. И сразу становилось неважно, кто он. И что с ним станет.

      Он с все большим нетерпением ждал ее визита.

      Когда его приводили в порядок, промывали раны, накладывали швы или всего лишь меняли повязки, она была рядом. Прикасалась к нему. Еле слышно шептала слова утешения и хвалила за то, что выздоравливает. Она предвещала ему полное восстановление.

      Иногда она ему пела высоким, нежным голосом… но лишенным артистизма и выразительности. Боже, это было просто ужасно. Но едва она заканчивала петь песню, он готов был заложить душу дьяволу, чтобы она спела еще.

      К чему тогда небо и земля, если нет ее?

      Ни к чему.

      Она была его молитвой