Наследница из заброшки. Инна Пастушка

и переобулась в лаковые босоножки на высоком каблуке.

      Придерживаясь за стену, Зина тащилась по коридору, держа курс на тётю Пашу, которая то и дело повторяла:

      – Давай, миленькая, давай… Ещё немножко… Прошу тебя…

      Пожилая женщина не спускала глаз с Зины, в то же время держа во внимании лестницу. Вдруг раздался истошный крик, который исходил из палаты, размещённой на их этаже.

      Антонина Романовна взяла сумочку, перед выходом кинула в зеркало оценивающий взгляд, и только собралась покинуть кабинет, как услышала душераздирающий крик. Спеша по коридору на голос, она столкнулась со старенькой санитаркой. Коротко стриженные седые волосы санитарки непослушно торчали, вызывая неподдельный смех главврача при каждой встрече с ней. В конце концов, Антонина Романовна привыкла к её причёске, – смеяться перестала, но прозвище «Одуванчик» так и прилипло к старушке.

      – Антонина Романовна, там это… ночная буйная проснулась, – сообщила Одуванчик.

      Услышав крик, Зина запаниковала, мечась во все стороны, не понимая, куда бежать. Крик становился громче и, чтобы избавиться от него, Зина закрыла уши руками; присев, прижалась спиной к стене. Наконец, крик прекратился, погрузив этаж клиники во внезапно наступившую полную тишину. И в этой тишине отчётливо прозвучал стук цокающих каблуков.

      Тётя Паша сорвалась с места и бегом припустилась к Зине. Добежав до неё, она рывком подняла Зину и запихнула в первую попавшуюся палату. Они вдвоём прижали дверь изнутри палаты, надавливая на неё спиной. На кровати лежала и смотрела на них больная женщина. Она встретила их улыбкой, которая переросла в нечленораздельные звуки, к их ужасу сменившиеся громким неудержимым смехом.

      – Всё хорошо… Всё хорошо… – шёпотом успокаивала её тётя Паша.

      Женщина перестала смеяться, внимательно вслушиваясь в слова своей гостьи. Видя, что та реагирует, тётя Паша шёпотом запела:

      «Месяц над нашею крышею светит, вечер стоит у двора.

      Маленьким птичкам и маленьким деткам спать наступила пора…»

      По коридору, минуя палату, где спрятались беглянки, прошла Антонина Романовна, издавая стук каблуков. За ней прошествовал остальной медперсонал, мягко шагая по паркету. Но каждый звук отдавался в ушах Зины, чувствительность которой к окружающему пространству была особенно обострена. Шаги стихли возле одной из палат, и раздался звук закрывающейся двери.

      Охранник услышал сигнал машины и пошёл открывать ворота. В задний двор интерната въехала большая белая будка, из кабины выглянул водитель и крикнул:

      – Гриш, не закрывай! Мне минут десять – как всегда!

      Гришка махнул рукой, оставив ворота открытыми. Борис подъехал к кухне, и стал из машины выгружать мешки и сетки с овощами, скидывая их у дверей. Дружно, весело гомоня, кухарки подхватывали мешки и заволакивали их в кухню.

      – Взяли, понесли! – командовала одна.

      – Да что, нам не привыкать! Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик! – отзывалась её напарница, ловко хватая края мешка, который они вдвоём затаскивали